Разговор с Марибель
- Однажды ты сказала, что Рафаэль – солнце, а его клубы – просто его отражения.
- Только чтобы как-то назвать их. Но наши организации слишком важны, чтобы не принимать их всерьез. У Рафаэля два клуба в Нью-Йорке. На директивном собрании первого клуба одна девушка сказала, что она выйдет из клуба и организует другой. Она так и сделала, и тот клуб процветает. Они разговаривают и все прочее.
Говорят, что два клуба лучше, чем один, у них разные адреса, разные поклонники и разные общественные связи. В Нью-Йорке у Рафаэля около пяти тысяч поклонников; в Мехико – тридцать тысяч, в Пуэрто-Рико – пятнадцать тысяч; в Майами – две тысячи. В Лас-Вегасе цифры несколько меньше, потому что в этих городах говорят по-английски. В Буэнос-Айрес существует четыре или пять клубов, насчитывающих более десяти тысяч поклонников. Я – президент мирового масштаба. В Испании их около пяти тысяч, но сейчас мы провели чистку и отсеяли часть. Меньшая осталась со мной. Меня переизбрали президентом, причем за меня голосовало 97%.
- Это был государственный переворот.
- Было очень много фанатичных поклонников, и чистка была необходима. У нас было помещение на площади Мостес. Каждый день я работала по восемь часов, не считая общения с журналистами. Было много людей, которые хотели войти в клуб, они платили вступительный взнос - двадцать пять песет – и начинали создавать внутренние проблемы. Они кричали и вели долгие бессмысленные разговоры. Тогда я поняла, что надо строить более надежное будущее. Я могу распланировать жизнь на двадцать лет вперед, а вдруг Рафаэль уйдет со сцены и я останусь ни с чем. В некоторые месяцы мы собирали немного денег, в некоторые – почти ничего. Дошло до того, что мы решили отказаться от помещения и обойтись без надоедливых фанатов. Я продолжаю возглавлять клуб, и со мной остались те, кто платит взносы и ведет себя как настоящий рафаэлист, а не устраивает истерик. Я была первым рафаэлистом в Испании, которому в голову пришла мысль создать клуб поклонников. Это было в эпоху Элвиса Пресли и Биттлз. В газетах я читала сообщения об их клубах и наконец, сказала самой себе: чем мы хуже? Я подобрала небольшую компанию юношей и девушек, чтобы собираться по воскресеньям, и у нас был один повод для встреч – Рафаэль. Нас становилось все больше, пока не набралось пятьсот человек. Тогда в газете мелькнуло сообщение. Рафаэль увидел мой адрес, заинтересовался происходящим и позвонил мне. Мы договорились встретиться. Он спросил меня, кто я такая и к чему я стремлюсь, что думаю о жизни. После этого дня мы устроили офис и легализовали клуб. Каждый год мы проводим демократические выборы. Меня переизбирают каждый год и почти единогласно – то ли оттого, что меня хорошо знают, то ли потому, что все удовлетворены моей работой. Офис закрыт по причинам, о которых я уже говорила раньше; были люди, которые не одобряли размер взносов. Другие спрашивали, на что были потрачены деньги, и вместо того, чтобы попросить меня представить счета и бухгалтерские книги, начинали шептаться. В конце концов мне надоело. Таких диссидентов было три процента. Один процент меня не любил, а два – завидовали. Потому что у меня вообще было право стать президентом. В таком вот духе. В клубе зарегистрированы люди всех возрастов. Восемьдесят процентов из них – девушки, замужние или одинокие, а также женщины постарше.
- Члены клуба писали письма в защиту Рафаэля?
- Я в клубе знаю все, что говорится о Рафаэле. Мне звонят по телефону и рассказывают, что было то-то и то-то. Мне приносят вырезки. Я пацифист и признаю, что Рафаэль нравится не всему миру. Я всегда препятствовала отправке слишком агрессивных писем. Я считаю, что оскорблениями ничего не добьешься. Я также думаю, что письмами нельзя ничего достичь, потому что единственное, что происходит – то, что сеньор, которому ты написала что-то, противоречащее его мнению, впадает в еще большую ярость. В наших рядах много неразумных фанатов, полагающих, что людям, не являющимся рафаэлистами, лучше и рождаться на свет. Целью своей жизни они сделали восхваление Рафаэля, собирание его дисков и журналов, в которых пишут о нем, посещение его концертов и даже изучение его личной жизни. Есть девушки, которые просыпаются с одной мыслью – скорее побежать к дверям Рафаэля. Они носят значки с его фотографиями. Есть целый ряд девушек, которых называют «охрана Рафаэля». Все заработанные деньги они тратят на такси, в которых преследуют Рафаэля. Они устраивают соревнования, выясняя, кто из них чаще или дольше встречался с Рафаэлем. Если он обедает или ужинает, девушки не едят – им достаточно знать, что Рафаэль обедает или ужинает. Сначала мы принимали их, но поняв, что они не считаются с нами, выгнали. Не думай, что эти девушки – необразованное стадо. Они учатся или работают, грамотно говорят, пишут письма, у некоторых есть хорошее образование; то, что происходит, просто ужасно, они просто влюбились в Рафаэля. Полагаю, все они влюблены, хотя мне никто не признался. Они думают, что оценив настойчивость, с какой они преследуют его, стараясь увидеть, Рафаэль заметит их и даже предложит вступить в брак. Ничем другим я не могу объяснить эту настойчивость, эту привязанность. Только представь, на что пойдет фанатка, чтобы прикоснуться к своему кумиру, взглянуть ему прямо в глаза, поговорить с ним. Рафаэль рассказывал мне, что однажды в Мехико его отель был полностью окружен полицией. Она никого не пропускала. Журналисты были обязаны носить по три спецзнака на лацканах. Один – жетон из газеты, второй – разрешение от маэстро Гордильо, третий - лента, которую им давал Рафаэль. С трудом пройдя через контроль, они попадали в «люкс» Рафаэля. Там было несколько девушек, которые любой ценой хотели получить автограф Рафаэля. Они проскользнули в кухню отеля и переоделись горничными. Прислуживали за ужином, будто так и надо. А потом потихоньку пробирались в номер Рафаэля, в гардероб. Закончив пресс-конференцию, Рафаэль поужинал и лег спать. Вошел Гордильо, открыл шкаф, чтобы достать свой халат, и вдруг увидел трех девушек. Поняв, что их обнаружили, девушки бросились к кровати Рафаэля и начали целовать его. Невероятно. Рафаэль испугался до смерти. Явилась полиция, чтобы увести всех трех в тюрьму, но Рафаэль сказал, что не стоит – это обезумевшие фанатки и их надо понять. Но сначала он решил, что это террористы, пришедшие перерезать ему горло.
Два года назад Рафаэль выступал в Хихоне, в театре, в котором была только один выход. Снаружи собралось больше трех тысяч человек. В конце концов владелец соседнего дома был вынужден сдать его внаем на один день, чтобы Рафаэль мог по пожарной лестнице пройти из двора этого дома прямо на сцену. Когда он появился на сцене, девушки закричали, что он не имел права так поступать, и они хотят увидеть его вблизи, и почему он не вошел через парадный вход, как все великие артисты. Рафаэль пообещал, что на следующий день он, как все, войдет через дверь. Он переоделся официантом, поставил на голову стул и прошел сквозь толпу, приговаривая: «Сеньориты, пожалуйста, дайте пройти». Так он вышел на сцену, и девушки чуть не упали, поняв, что официантом был Рафаэль.
Я думаю, что Рафаэля больше всего любят в Барселоне. Мадрид – это центр, но в Барселоне, именно по этой причине, его слышат чаще. Когда я приехала в Барселону и увидела все это, я была поражена. Это было потрясающе – очереди, потасовки, чтобы войти внутрь, девочки, которые день и ночь дежурили в отеле с бутербродом в сумочке.
Есть девушки, которые говорят: «Меня поцеловал Рафаэль и я никогда больше не буду умываться». Или они отрывают пуговицы от его пиджака. Все это глупости. Когда я стала фанатом Рафаэля (Марибель говорит «fans», во множественном числе) (для испанца неочевидно, что англ.fan – это фанат, а fans – фанаты - прим. переводчика) мне было четырнадцать лет и я была достаточно взбалмошной. Я подходила к воротам его дома, но была не в состоянии сказать хоть что-то. Достаточно было того, что я его видела. Посмотреть, какой у него рост, понять, какого цвета глаза, догадаться, каково второе «я» моего любимого певца. Но я никогда не решалась прыгать вокруг него и отрывать пуговицы. Рафаэль привык к этому. Это продолжается почти десять лет. Несмотря ни на что, его удивляет такая преданность и порой он спрашивает меня: «Послушай, разве у вас нет родителей, которые бы велели быть дома в половине одиннадцатого? Разве нет родителей или женихов, которые запретили бы тратить все свои деньги на Рафаэля?». Но так они устроены и таким они и умрут.
Раньше я отвечала на все письма, которые присылали Рафаэлю. Их привозили в клуб мешками. Теперь я ни на что не отвечаю. Думаю, в конторе на улице Педро Мугуруса завели специальную секретаршу, на которую возложили эту обязанность. Я никогда не ладила с теми, кто окружал Рафаэля. Ну, я хочу сказать, что мне отказывали в значимости, которую я, как полагаю, все-таки имею. Хотя я не претендую на уважение, могли бы, по крайне мере, признать, что я много работаю. Всегда хотели, чтобы я не появлялась в журналах, не давали столько фотографировать меня. Я не виновата. Потому что если директор газеты в Мехико написал мне и попросил мои биографические данные, я вежливо ответила ему. Потом в Мехико приехал Рафаэль Мартос и обнаружил в журнале мою фотографию. И что я могла сделать? Это профессиональная зависть, но у Рафаэля никогда ее не было.
- Возможно, ты разочаруешься в нем, когда он женится.
- Конечно же, нет. Если он будет с ней счастлив, пусть женится на Наталии. В глубине души я предпочла бы, чтобы он оставался холостым, но это ни к чему. Сейчас, когда он нашел умную, понимающую, уравновешенную женщину... Я никогда не была влюблена в Рафаэля. Пойми, чтобы в кого-то влюбиться, надо хорошо узнать человека. Я знаю своего друга и его ситуацию. Любовь – не сиюминутное дело, это союз, взаимное проникновение и познание. Мне нравится, что Рафаэль считает меня своей подругой, хорошей подругой, но не до такой степени. У него мало друзей. В последнее время он немного отдалился и пишет реже. Не знаю, почему – то ли его не оставляют в покое, то ли у него меньше времени, или он переменился.
- Рафаэль устроил настоящую революцию во многих испанских семьях. Девушки сбегали из дома, бросали работу. Расскажи мне об этом.
- Я в курсе дела и до сих пор не могу этого понять. Когда два года назад Рафаэль заявил, что вернется в Испанию, и назвал конкретный день, мы начали готовиться к встрече. Мы продавали униформу и рисовали плакаты. Все девушки подали заявления на разрешение вступить в брак. Были случаи, когда в больших мадридских универмагах говорили, что сегодня весь мир венчается. А потом самолет Рафаэля задержался, и он прилетел на следующий день. Но так как два дня непрерывной свадьбы – это слишком, девушки ушли. И ты думаешь, они плакали? Нет. Они были совершенно спокойны. Они говорили «Мы потребуем счета, а завтра будет другой день, еще успеется». Мы купим газету «Ya» и этим все закончится. Найдем себе другое занятие. Я сказала им, что они сумасшедшие и что все это абсурдно. Особенно эти случаи группового помешательства.
- В физическим плане Рафаэль нравится тебе больше таким, как стал сейчас, или каким был раньше?
- Он похудел и это ему идет. Я предложила ему перестать отращивать волосы, чтобы посмотреть, как люди будут реагировать на это. Девушки говорят, что и с волосами и без волос он нравится им одинаково. Их волнует только Рафаэль. Когда в Америке он объявил, что начнет отпускать усы (и действительно отпустил их), я немедленно послала каблограмму Гордильо, чтобы он приказал ему сбрить усы, потому что иначе по прилете в Барахас ему вручат не гвоздики, а пачки «Filomatic» (марка лезвий для бритв – прим.переводчика) Гордильо покатился со смеху. Но, клянусь, девушки были настроены очень решительно. Рафаэль побрился в самолете во время полета. Мальчик проявил проницательность – он представил, что может произойти. У нас сложился его образ, и не хотелось бы, чтобы он сильно изменился. И нам не нравится, когда он отпускает слишком длинные волосы, потому что тогда он сразу выглядит как взрослый мужчина.
- Почему он совершенно не интересуется революционными идеями?
- Он не говорит о политике. Ему не нравятся революции и беспорядки, он не утверждает, что рафаэлисты – левые или правые. Он увлечен только пением. Он – романтик.
- Рафаэль религиозен?
- Достаточно, хотя больше теоретически, потому что он не может ходить к мессе и тому подобное. Если бы он пришел на мессу и об этом узнали фанаты, священникам пришлось бы заняться другим делом. Представляешь, как бы они поместились в церкви? Но каждый раз, когда он может, он инкогнито ходит в храм Христа из Мединасели, исповедоваться отцу Эстебану. Иногда он чувствует, что ему надо поговорить с отцом Эстебаном, доминиканцем, священником, который научил его петь, директором хора мальчиков. У бедного отца Эстебана голова идет кругом от девушек. Они выпрашивают фотографии и допытываются, как Рафаэль себя чувствует. Они оставляют подаяние деве Марии и уходят. Думаю, что с того момента, когда Рафаэль сказал, что он поклоняется Христу из Мединасели, все рафаэлисты ринулись в Мединасели. Теперь там очереди и нет недостатка в свечах, деньгах, цветах и молитвах.
- Ты тратила деньги на Рафаэля?
- И много. Мне казалось очевидным, что в день дебюта мне должны были дать билет. Ты не поверишь, но они этого не сделали. Но может быть, он об этом не знал. Я стояла в очереди, как все.
- Тебе не нравится в клинике?
- В первый день, когда я увидела, как умирает пятилетний мальчик, я долго плакала. Сейчас я уже привыкла. Иногда мне трудно, но я всегда была щедрым человеком. Мне нравится отдавать все – ведь так ты делаешь людям много добра. Прибывающие больные нуждаются в любви, в словах понимания. После закрытия клуба я прожила пять месяцев без единого дуро в кармане и устала стучаться во все двери. Я нашла это место и мне оно нравится.
