Мадрид, 19.02.1970
«Не знаю, что происходит с рафаэлистами, но на них постоянно нападают. Это и стало поводом для моих писем. Потому что если тебе не с кем поругаться, отчего бы не вспомнить о ком-нибудь из твоего святого семейства? Мы уже устали от этих насмешек; понятно, что все это объяснимо: ни у кого в мире нет поклонников больше, чем у Рафаэля.
Ты описываешь и классифицируешь нас так, словно смотришь в зеркало или вспоминаешь свою супругу, если ты женат, или невесту, если она у тебя есть, или твою несчастную мать, которая, бедняжка, не виновата в том, что у нее такой бестолковый сын. Мы – рафаэлисты и гордимся этим. То, что испытываешь ты – это просто зависть ко всем живущим. Потому что ты видишь, что Рафаэль увлек за собой всех женщин, оставив только четырех таких чудовищ, как вы».
Мадрид. Без даты.
«Послушай, мой милый. Ты родился от нормальной женщины или от какого-нибудь редкостного животного? Меня очень удивляют твои заявления относительно молодежного журнала Клуба Рафаэля, который до сих пор и не претендовал на Нобелевскую премию. Я не имею отношения к этому клубу и его членам, как уже один раз об этом было сказано; все, что мне нужно – это много денег, чтобы увидеть Рафаэля, и больше ничего; но Клуб Рафаэля мне нравится.
Почему тебя так удивляет, что все поют дифирамбы матери Рафаэля? Моей, бедненькой, их поют так редко, что мы, ее дети, хвалим ее сами и так решаем этот вопрос. Был бы я Рафаэлем или Росио Дуркаль, ты бы увидел, что и мою мать тоже расхваливают на все лады. Естественно, что никто не вспомнит твою мать ни плохими, ни добрыми словами – твой отец и мать (если они у тебя есть) – никому не известны, как и мои».
Эта письма, отосланные соответственно художнику и музыкальному обозревателю, показывают нам, до какой степени дошел восторг поклонников певца Рафаэля. В последние годы тысячи подобных писем приходили в редакции газет и журналов после недоброжелательных отзывов о Рафаэле. Именно испанские женщины и девушки, его преторианская гвардия, наиболее остро реагировали на критику.
Это одна из постоянных черт сверхчувствительных фанатов Рафаэля – неприкосновенность личности их кумира, заградительный рубеж, линия обороны, воздвигнутая вокруг него поклонниками. «Каждая немного ощущает себя матерью Рафаэля» - этой фразой можно выразить их одержимость. Не зря его называют «El Niño» («Мальчик»).
Дон Хосе Мария Пеман однажды приехал в Кадис, чтобы увидеть Рафаэля, и инстинктивно, благодаря своему тонкому чутью, обратил внимание на матерналистское отношение поклонниц. Это было в 1968 году, и Пеман писал тогда: «У певца (Рафаэля) сильный и гибкий голос. Эти женщины протягивают руки не для того, чтобы оказаться в объятиях кавалера, а чтобы покачать его, как в колыбели, и убаюкать. Они предлагают ему не пятьсот или тысячу невест, а пятьсот или тысячу мамочек».
Эта материнская страсть многих из его почитательниц сравнима только с раздражительностью мужчин, которые помогали кумиру делать карьеру. Одна фраза, одна мысль, одно неблагоприятное суждение приводило весь его «клан» в дурное настроение. Так они сделали из него непрочного певца, заточенного в башню из слоновой кости.
В течение почти двух лет, когда я вел в Мадриде молодежный еженедельный журнал «Телегид», на мой стол ложились озлобленные письма, вроде тех, что приведены выше. Внимание поклонников Рафаэля начинало становиться утомительным. Его фотография на обложке поднимала тиражи журнала на двадцать или тридцать процентов. Только один андалузский певец добился такой народной любви. Радиостанции транслировали его диски в эпоху, когда уже гремели Битлз, а испанские эмигранты искали его на своих транзисторах среди голосов из Манчестера, Штутгарта или Гамбурга, словно голос родной земли. Он был сыном земледельцев из Альмерии. Борьба за жизнь приводила его в разные места – он был крестьянином, чернорабочим, столяром, почтовым служащим. Он начал петь в армии, где открылось столько талантов нашей страны. Маноло Эскобар, простой парень, ставший победителем, порой размышлял о причине своего успеха: «Безусловно, это мой способ интерпретировать песни, удачный их выбор и зрелость исполнения. Я записываю только то, что мне нравится, и получается, что мои вкусы совпадают со вкусом публики. Но никто не учил меня петь и я не владею никакими хитростями. Я пою, оставаясь таким же, каким меня родила меня моя мать».
Между повзрослевших поклонников Битлз и Бич-Бойз и андалузских крестьянских корней Эскобара, снискавших славу в песенной индустрии, нашел свое место Рафаэль Мартос.
Это были годы, когда звучали «Странники в ночи» Синатры и «Черное – это черное» Лос Бравос, испанского счастливчика на американской эстраде, а также «Леди Пепа» Пекинекса и «Брызги шампанского» Бринкос. Юношей, отпускавших длинные волосы, увольняли из гаражей и контор, и консервативно настроенная публика недоброжелательно отнеслась к революции нравов, вызванной музыкой извне. Однажды я получил письмо, гласившее: «Непонятно, как такие образованные люди, как Вы, могут поддерживать этих длинноволосых паразитов, которые к несчастью, оказались на земле и посеяли семена скандала и беспорядка во всех местах, где они выступали со своими скрипучим воем.» Двое, подписавшиеся «студенты из Малаги», писали: «Стоит ли смотреть на глупые выходки этих ансамблей, которые, кажется, состоят из дегенератов, которые вместо пения только орут!».
Некоторые родители писали в журнал, чтобы предупредить нас о волне дегенерации, хлынувшей с долгоиграющих пластинок, и о том, что мы подаем их детям плохой пример нашей информацией о кумирах. Эпистолярные воззвания поклонников Рафаэля в те годы стали манифестом, и Анхела писала мне о «El pequeño tamborilero» так: «Никогда я не слышала песни, которая бы так меня взволновала. И я, и вся моя семья были поражены и целиком поглощенные ею. Мы простые люди и далеки от повального увлечения этими е-е (прим. переводчика: е-е - стиль поп-музыки в начале 60-х), которым страдают сейчас все и из-за которого уже устаешь постоянно слушать эти монотонно повторяющиеся песни; и, как я упоминала, мы были по-настоящему поражены, услышав такую вещь в интерпретации юноши, исполняющего, как говорят, современные песни. Каждый раз, услышав «современная песня», мы выключаем аппаратуру, так как на своем опыте знаем, что эти вопли нарушают восприятие наименее требовательных людей».
Рафаэль, в свою очередь, заявляет: «Мне интересно только «рассказать ее» (песню), проинтерпретировать ее. Я лишь интерпретирую стихи, которые, кроме того, еще и пою».
Его жизненная философия становится более или менее определенной, несмотря на его молодость. Он очень много работал, чтобы подняться на вершину. Он – профессионал в стране, где почти нет профессионалов. Рафаэль родился в бедной семье в Линаресе, за два года до смертельного удара, который бык нанес Манолете. Его отец был муниципальным служащим.
Семья Мартос переехала в Мадрид и жила в бедном рабочем районе Куатро Каминос («четыре дороги»). Ребенком Рафаэль пел в Эколании, а позднее – в агентстве маэстро Гордильо. Дон Энрике Гареа, художественный директор, вспоминая это время, говорит: «Это очень умный мальчик, в нем что-то есть. Я помню, как он был курьером в агентстве, мы посылали его за кофе. Когда ко мне приходила жена, Рафаэль спускался в кабинет и спрашивал меня «Мне спеть что-нибудь для Вашей жены?». И он пел "Noche de ronda" и еще что-нибудь». Вынужденный слушать его, маэстро Гордильо однажды сказал «Из этого мальчика выйдет толк». В декабре 1961 Рафаэль дебютировал в Мадриде, получив за выступление 300 песет, из которых десять процентов комиссионных отдал агенту. В 1962 он победил на конкурсе в Бенидорме. Во время выступления в его карманах лежали иконы святых. «Мне положила их мама», - признался Рафаэль.
Чуть позже, когда уже когда раздавались первые крики его поклонников, он немного рассказал о своих склонностях и антипатиях. «Мне нравится, – говорил он, - театр, после него – театр, потом театр и наконец кино. Мне нравится носить черные костюмы, находиться в одиночестве, гулять в одиночестве. Мне нравится одна вещь, у которой длинные волосы и которая иногда думает – женщина. Я люблю яичницу и тушеные овощи, которые готовит моя мать. Мне нравится молчать, а не петь во время бритья».
Об антипатиях: «Мне не нравится деструктивная критика с пеной у рта. Профессиональная зависть. Курение - и поэтому я не курю. Мне не нравятся е-е: я не понимаю, что это такое, но мне кажется, что со сливками это должно быть вкусно».
По мнению некоторых, чьи точки зрения схожи с мнением Рафаэля, для испанских е-е наступил фатальный этап. Каждый лень они устраивают дискуссии, потому что сохранили мятежный дух, и тратят на диски месячный заработок. Они уже не играют в волчок и не коллекционируют значки с нападающими клуба Атлетико из Бильбао. Ушли в прошлое драки на дискотеках. Англо-саксонские социологи уже изобрели слово для этого синдрома - «gap generation», разрыв поколений.
Поначалу несмело, но позже все с большей силой ширится признание феномена Рафаэля, которое достигло высшей точки с появлением на сцене Хоана Мануэля Серрат.
«Я хотел бы высказать свое мнение, - говорит он в одном из писем, - о певце Рафаэле, и признать, что я не вижу Рафаэля, потому что он, хотя и гордится тем, что испанец, использует ph, и вдобавок в этих строках я хочу сказать его поклонникам, что если они вспомнят великого певца Лучо Галика, то поймут, что Рафаэль только имитирует его». Другие критики быстро согласились с этим мнением: Рафаэль, с его вечной улыбкой и белоснежными зубами имитирует чилийского певца, начавшего карьеру в 1950 году и певшего занудную песню про часы.
Рафаэлисты пошли в наступление: «Его обвиняют в женственности только из-за жестов, которыми он пользуется на сцене. Но, моему мнению, мужчина не может считаться женоподобным только из-за движений на эстраде, потому что в противоположном случае, такими же можно считать и Битлз, которые носят длинные волосы и являются мужчинами в не меньшей степени, чем он. Может быть мы, парни, просто немного завидуем ему, потому что он нравится девушкам? Единственное, за что я могу его упрекнуть – это за некоторую самоуверенность и слегка устаревший стиль» - писал мне Мануэль Роблес из Мадрида.
Поклонники других певцов также ринулись в бой, что еще больше усложнило полемику. Некая «Адамо всегда Адамо» из Логроньо писал: «Я испанка, я люблю мою землю и наши обычаи, а особенно наши музыкальные таланты. Но у некоторых хватает дерзости сравнивать Рафаэля с Адамо. Адамо – е-е, он победитель. Я много думала об этом и пришла к выводу, что Рафаэль – не е-е, а если вы скажете, что он поет в испанском стиле, то зачем нам тогда фламенко? Только чтобы развлекать туристов? Не так давно я тоже восхищалась Рафаэлем, но потом поняла, что мой кумир - на глиняных ногах. Единственное, чем занимается Рафаэль – плохо копирует Адамо.»
Тересита Льямас (из «Ла-Корунья») говорит о второй победе Рафаэля на Евровидении в Вене (с песней Hablemos del amor): «Это певец, который нравится мне больше всех. Я хочу сказать всем читателям этого журнала, а также критикам, чтобы они не были так строги к нему и не демонстрировали пристрастности и зависти. Я вижу, что он вкладывает в пение все свое сердце и всю душу. Вспомните пословицу «Если бы зависть была экземой, сколько было бы больных».
Сильвие Соле из Таррагоны, похоже, не разделяет этого мнения, так как в письме мы видим следующие строки: «Жаль, что Испанию так плохо представили на Евровидении. Да, жаль, ибо в этом году мы добьемся не больше, чем в прошлом, потому что вместо певца мы, похоже, послали клоуна (…) с заученными смешными жестами и пируэтами.» Не осталось в стороне и полученное в это же время письмо Хавьера и Анхеля из Вальядолида: «Эти неотработанные движения, позы и т.д... пусть в них поверит его дедушка, раз уж никто не верит; он выглядит комично и слишком театрально, хотя и говорит обратное, и кажется самоуверенным и тщеславным».
Но призвание Рафаэля все крепло и крепло, несмотря на шумную полемику. В один прекрасный день он пересек океан, чтобы открыть свою Америку. Это были записанные Гарсия Санчес пластинки на 33 и 45 оборотов. Рафаэль стал певцом для множества латиноамериканцев. 27 марта 1968 «El Espectador» (Богота) писал: «Ни Кненнеди, ни де Голля не встречали в Боготе так, как встречали Рафаэля. Тысячи молодых и не очень девушек со всех концов страны приехали в аэропорт Эльдорадо, чтобы приветствовать своего кумира». Ольга Гильот с гордостью утверждает: «Рафаэль – один из моих сыновей. Он сохранил мой стиль». В Испании победил его крик, жалобные модуляции, мелодраматизм его песен. Это земля, на которой побеждает тот, кто кричит – Леон Сальвадор на ярмарках, радиофицированные голоса Деглане, Пратса или Пекера. Рафаэль поет «llorona» и американские девушки трепещут. Он открыл для испанских певцов путь на эстраду по другую сторону океана. Полемика между Серратом и Рафаэлем шла в Мехико и Каракасе. Мексиканская пресса хорошо отзывалась о Рафаэле, и его поклонники вышли на свет. Одна их них. Мариэла П.Б., дочь испанца и венесуэлки, заклеймила Серрата как «слабого, высокомерного, дурно воспитанного и вечно недовольного завистника с козлиным голосом».
Мариэла утверждает, что мы, испанцы, должны целовать землю, по которой ходит Рафаэль, и выступает в защиту своего кумира: «Мальчик из Линареса, не более чем исполнитель "huapango torero", шлет вам свою улыбку (восхитительную) или «мимолетный взгляд» (он изумителен, особенно в левый профиль) и оставляет в ауте этого ястреба Серрат (примечание автора: ястреб – хищная птица)». На пресс-конференции в аэропорту Мехико Рафаэль в запальчивости говорит: «Я не знаю Хоана Мануэля Серрат. Вот не знаю». Мексиканские журналы пестрели заголовками «При упоминании Серрат Рафаэль не смог скрыть ревности к сопернику». Певец Хосе Хосе сказал репортерам: «Рафаэль сделал большую ошибку, проигнорировав своего соотечественника. Чего ждать от человека, который в тридцать лет обладает менталитетом сорокалетнего?».
Но Рафаэлю, вновь ставшему крестным отцом, на этот раз – первого сына Миле, отказали в выступлении в театре Бельяс Артес в Мехико. Говорят, что виноват в этом пользовавшийся в то время спросом художник Хосе Луис Кэвас, мнение которого о Рафаэле отнюдь не похоже на мнение поклонника: «Рафаэль кажется мне – таковые его слова, - кумиром, который ниже всякого уровня; он слезлив и сентиментален. Он говорил здесь, что намерен купить мои картины, но мне совершенно не хочется, чтобы он это делал. Я хотел бы, чтобы мои работы попали в другие руки. Рафаэль не может считаться представителем испанской молодежи и выразителем ее чаяний. Ни в одной из его песен нет смысла. Это пение и воркование, усыпляющее публику. Пребывание в Мехико будет уроком для этого молодого человека: в этой стране первую страницу в газетах занимает художник, интеллектуал, а не популярный певец. Эти девочки пятнадцати-двадцати лет, которые следуют за ним, уже начали понимать, что творят, и скоро раскаются в грехах молодости».
Однако Рафаэль получил компенсацию – пятьдесят тысяч поклонников собрались на центральной аллее Мехико Аламеда Сентраль. Хроники говорят, что поклонники рвали зубами афиши, у них были приступы и обмороки. В воздух летели шляпы и платки. Мексиканский апофеоз достиг такой силы, что Рафаэль плакал, когда собирали сценическое оборудование и когда он садился в машину, чтобы вернуться в отель в сопровождении дорожной полиции.
В тот день мстительные поклонники внесли в свой черный список новое имя – художник Куэвас. Он занял место после исполнительницы танго Либертад Ламарке, которая завила: «Поначалу Рафаэль мне нравился, но сейчас он кажется мне манерным и злоупотребляющим жестикуляцией. Его просто понесло - и это все. Будь я его матерью, я бы посоветовала ему не напрягаться так». Двумя годами раньше в список попало имя Луиса Мариано. В августе 1968 Мариано (французский критик назвал его «вовсе непоющий») в Хихоне сказал: «В Рафаэле что-то есть. Но, в конце концов, он имитирует сам себя».
Внесены ли эти три имени в «черный список» доньи Соледад? Донья Соледад – рафэлист, незамужняя дама лет пятидесяти. Она работает секретарем в юридической консультации в Мадриде.
