Слушая Рафаэля. 1971

ДОРОГАЯ РЕДАКЦИЯ

Недавно в Советском Союзе гастролировал извест­ный испанский певец Рафаэль. Я вас очень прошу — расскажите о нем на cтраницаx журнала.

Людмила Брусова

Семипалатинск

С такой же npocбой к нам обратились семья Строгановых  из Нальчика, Любовь Логинова из Нижнего Тагила и другие.

Ему двадцать шесть лет. Из них десять он исполняет с подмостков европейских  и американских театров современные испанские песни, бросив таким образом вызов музыке «бит» или «поп» — порождению бур­жуазной массовой культуры. Речь идет о Рафаэле. Об «испанским со­ловье», как его нередко величает западная пресса.

— Эпитет этот несколько старомо­ден, — улыбается Рафаэле, — и тем не менее, я горжусь «званием» соловья. Во-первых, потому, что в наш век циви­лизации, в век транзисторов, проигрывателей 'и магнитофонов соловей стано­вится синонимом чуть ли не музейной редкости. А во-вторых, — и это для меня самое главное — потому, что с соловьем всегда связано нечто роман­тическое, чистое, возвышенное. Как этих чувств не хватает людям наших запад­ных стран, нашей эпохе! Вот почему я и в песнях своих стремлюсь найти текст и музыку, которые соответствовали бы категории «романтического». Убежден, что без романтики, и, следовательно, без любви, самоотверженности, нет места как будничному подвигу, так и великим свершениям.

А может быть, эта тяга к романтике просто, как говорится, у певца в крови! Ведь он — уроженец Линареса из Андалузии, края, который извечно славится своим солнцем, песнями, мужеством людей, населяющих его.

— Возможно, — смеется   Рафаэль,— вполне возможно, ибо андалузец – всегда андалузец, даже, если ему приходится покинуть свой край, как это произошло со мной. Родители увезли меня из Андалузии совсем маленьким, и я познакомился со своей «маленькой родине»  уже после того, как ступил на подмостки эстрады. А вырос я в Мадриде, и первым моим учителем пения был приходской священник – падре. В церковном хоре я пел долго – только это давало мне возможность учиться и пению и общеобразовательным наукам, так как родители мои были не настолько обеспеченными, чтобы нанять мне учителя пению. Учитывая характер моего музыкального воспитания, мне, естественно, было трудно рискнуть в шестнадцать лет принять участие в популярнейшем в нашей стране фестивале современной музыки в Аликанте. Репертуар, который я готовил для фестиваля, не имел ничего общего с тем, к чему я привык в церковном хоре.

- Это была Ваша первая встреча со зрителями?

- Если не считать моего выступления в качестве клоуна на одном из детских карнавалов. Мне едва тогда исполнилась четыре года, и тем не менее распорядители «доверили»  мне самую ответственную роль на этом празднике: я был клоуном! Правда, дебют закончился полным фиаско: в разгар программы у меня упали штанишки, и я был освистан…

Так что музыкальный фестиваль в Beнидеро — так называется местечко в Аликанте — явился для меня боевым и очень суровым крещением а артисты. Из шестнадцати премий мне были при­суждены одиннадцать. Но наиболее ценным для меня был приз «лучшему исполнителю фестиваля». И хотя приз этот очень лестен для певца, пони­маю, что успеху немало способствовало искусство моего любимого композито­ра Мануэля Лехандро (Алехандро – прим.ред.).

Во время встреч с советскими слу­шателями мне нередко говорили, что в вашей стране широкой популярностью пользуется песня «Пусть говорят» (на­писал ее, кстати, тоже Мануэль Лехэндро. Мне кажется символичным, что песня, которая посвящена беспредель­ной и светлой любви, пользуется не­ меньшим успехом у молодежи Фран­ции, Америки, Испании, Англии. Ибо, как я уже говорил, любовь всегда под­разумевает  благородство   и   мужество.

Песня «Пусть говорят» стала на­столько популярной, что кинематогра­фисты увидели в ней целый сюжет. Так родился фильм, который «представил»  меня советским слушателям задолго до того, как я стал упаковывать чемода­ны, чтобы ехать в вашу страну. С этого фильма начинается новы отсчет времени в моей жизни — я пришел в ки­нематограф.

Следует учитывать, что в странах Запада спеть с экрана — значит полу­чить   окончательное   и   широкое при­знание. Но даже при всей заманчивости предложений кинематографистов, всегда стремлюсь найти для себя' фильм, где песня служит не просто «вставным номером», а дополняет и развивает сюжет. Нередко песней мож­но более кратко и выразительно ска­зать о том, на что актеры и сценаристы тратят уйму драгоценных кинометров к киноминут. Из семи фильмов, в ко­торых я снялся, мне более всего доро­ги ленты «Не простившись», «Когда тебя нет», «Пусть говорят». Не утверж­даю, что сюжеты этих картин безуко­ризненны, однако песни в значительной мера сглаживают их схематичность. И отличительная черта песен — взвол­нованный романтизм, о котором я уже говорил.

Взволнованный романтизм.... Эти слова, которые певец, действительно, очень часто произносит во время бесе­ды, не раз приходят на ум, когда слу­шаешь его концерт. Нет смысла пере­числять исполняемые Рафаэлем песни: во-первых, их очень много, а во-вто­рых, большинство их известны совет­ским любителям музыки по грамзапи­сям. Великолепные голосовые данные, взволнованность и трепетность, полная отдача, обширнейший репертуар — от­личительные черты певца Рафаэля.

Но это — лучшее в его исполни­тельском «почерке». Есть в нем, на мой взгляд, и немало неряшливостей, по­грешностей против хорошего вкуса. Иногда даже чувствуется, я бы сказала, какая-то насильственная дань все той же «поп»-музыке, о которой так трезво и так критически говорит сам Рафаэль.

Виноват ли в этом певец? И да и нет. Да — потому, что, будучи испан­цем, он должен всегда и всюду сохра­нять в себе то таинственное нечто, что испанцы называют трудно переводи­мым словом «гарбо». Оно подразуме­вает в первую очередь национальное достоинство, благородство манеры, не­отделимые от подлинно народных ис­токов. Нет — потому, что в жестоких музыкальных «джунглях» капиталисти­ческого Запада певец нередко вынуж­ден ради рекламы  «спекулировать» на национальной экзотике, что, как известно, никогда к добру не приводит.

Именно это и происходит в ряда случаев с Рафаэлем. В его репертуар включены и народные мексиканские песни, такие, как «Сандунга» и «Льорона», и аргентинские танго, в том числе прославленная «Кумпарсита», венесу­эльские вальсы, перуанский хоты. И вот тут-то и начинает изменять Рафаэлю его вкус, и все отчетливее проступают все атрибуты программы, спекулятивно построенной на эксплуатации всякой — и испанской, и латиноамериканской — экзотики. Правда, мы понимаем, что свою программу он готовит не только для нас, советских людей — «самых взыскательных слушателей мира», по словам самого Рафаэля. Понимаем, что он готовит свой репертуар и для баров и казино (кстати, а настоящее время он и выступает в одном из них в знамени­том городе развлечений США — Лас-Вегас). Тем более что: «У меня на пле­чах родители, братья и сестры, и я должен их всех материально и надолго обеспечить», — говорит певец.

Обо всем этом тоже думаешь, слу­шая Рафаэля...

Людмила Новикова
Фото А.Фомина
Советская эстрада и цирк №8
Опубликовано на сайте 10.09.2011