Gabriel García Marquez, mi amigo. 1982
ГАБРИЭЛЬ ГАРСИА МАРКЕС, МОЙ ДРУГ. 1982
Подпись под фото: Гарсиа Маркес, со своей женой, и автор этой статьи, со своим супругом, Рафаэлем.
"Великого писателя наградили Нобелевской премией".
Немногие фразы могут выразить так много всего лишь одним словом. Немногие характеристики так точны. Немногие почести, доставшиеся Габриэлю Гарсиа Маркесу, столь значительны и великолепны. А автор этих слов - другой гениальный человек: Антонио Минготе (испанский журналист, писатель, художник, учёный - прим.пер.)
- Сразу же пришли мне набросок статьи! - просит меня Гарсиа Маркес с той стороны телефонного кабеля, когда после многодневных неудачных попыток мне, наконец-то, удалось поговорить с ним.
Мне необходимо было услышать его. Моя радость, мой восторг от известия о его награде были так велики, что только его голос мог меня успокоить. На звонок ответила Мерседес, удивительная супруга писателя: "Сейчас он сам подойдёт!"
И вновь - те же самые слова, которые я слышу каждый раз, как мы видимся или созваниваемся:
- Эй, так ты меня любишь?
Габриэль рассказывал мне много лет назад, что он часто спрашивает своих друзей, любят ли они его. Потому что он нуждается в из любви. (Помните, как у Рафаэля: "Quiero que me quieran, si." - прим. пер.) И у меня тоже издавна та же самая привычка. Так что эту фразу мы постоянно повторяем.
С Гарсиа Маркесом я познакомилась году где-то в 1968-м, в Барселоне. Это был период самого "бума", громкого и впечатляющего успеха романа "Сто лет одиночества (одного из самых значительных, наиболее запомнившихся литературных достижений), который превратил автора в личность, знаменитую на весь мир, окружённую вниманием, преследуемую и недоступную.
В то время я тоже делала всё возможное, чтобы взять у него интервью для моей телепрограммы "Новые люди". Его "правая рука" и одновременно агент, Кармен Балсельс (испанский литературный агент - прим. пер.) отвечала нам отказом. Гарсиа Маркес терпеть не мог интервью, а в особенности - камеры и микрофоны. Много лет спустя я познакомилась с Карvен в Мехико, в доме издателя Луиса Рамиреса, и мы подружились. Её жуткий образ цербера, цепного стража писателя, которую в те времена мы все опасались, уступил место образу женщины умной и очаровательной, каковой она и является на самом деле. Но Габриэль продолжал отказываться от каких-либо теле-интервью. Мол, пусть порасспрашивают Хакобо Заблудовски (популярный мексиканский журналист - прим. пер.) , его большого друга.
Когда я впервые ступила на колумбийскую землю, для меня всё здесь дышало ароматом "Ста лет одиночества". Это была книга, поразившая меня более всего, книга, которая потрясла меня и взволновала.
"А Макондо существует?" (место действия в романе "Сто лет..." - прим. пер.) - спрашивала я.
"Да, но у него другое название - Аракатака."
"А Гарсиа Маркес там?"
"Нет, он живёт в Мехико."
"Полковнику никто не пишет", "Похороны Великой Мамы", "Недобрый час"... и его "Осень патриарха", написанная в Барселоне. А ещё это чудо - "История одной смерти, о которой знали заранее" (в печати встречается и другой перевод названия - "Хроника объявленой смерти" - прим. пер.)... Но отныне и навсегда, что бы он ни написал, это будет огромный вклад в литературу всех времён.
"Мир был таким новым, что многие вещи не имели названия, и на них приходилось показывать пальцем..." (цитата из романа "Сто лет одиночества" - прим. пер.)
- В Аракатаке мальчишки показывают туристам мир Маркеса. Выдумывают всё, что захочется. Демонстрируют дом Ремедиос Прекрасной, путь Аурелиано Тристе, плантацию Буэндиа... (персонажи романа "Сто лет..." - прим. пер.)
Несколько лет спустя я опять встретилась с четой Маркесов в Мехико. Там наша дружба возобновилась и окрепла, в окружении такой отличной дружеской компании: чета Заблудовски, Рамиресы, Алеманы, Энтони Куинн... Неоднократно собирались мы у нас в доме, на окраине парка Чапультепек. А иной раз мы являлись в сад Хакобо Заблудовски, чтобы поесть аппетитную паэлью, которую он сам нам готовил; и это вызывало "ревность" Марио Морено "Кантинфласа" (мексиканский артист, комик - прим. пер.), уверявшего, что никто не готовит паэлью лучше него... Часами - разговоры, беседы, воспоминания. Столько времени мы провели вместе.
("Так ты меня любишь?")
- Габриэль, все называют тебя "Габо"?
- Почти все: даже те, кому и не следовало бы...
Как-то вечером мы обсуждали его визит к королю Испании. Габриэль был в восторге. Короли оказались настолько потрясающими, доступными, естественными, - наравне.
- Мне нужно было обсудить с королём несколько важных тем. А получилось, что присутствовала также и королева, и этот факт меня сильно порадовал, и более того, весьма облегчил встречу.
Хесус Агирре, герцог Альба (испанский писатель, издатель, выдающийся деятель культуры - прим. пер.), добрый друг писателя, сопровождал его в тот момент. Гарсиа Маркес был сильно удивлён осведомлённостью дона Хуана Карлоса (король Испании - прим. пер.) в вопросах, касающихся Латинской Америки.
- Во время нашей беседы, - продолжает он, - появился мальчик, принц Филипп, и королева упрекнула его, что он вошёл, не постучавшись в двери. Король решил его защитить: "Я велел ему зайти поцеловать меня, когда он вернётся из колледжа". "Да, конечно, - ответила королева. - Но нужно было постучаться." Они выпроводили своего сына, велев зайти снова, постучав в дверь. Я был просто очарован этим эпизодом!
Кто-то однажды высказался, что если бы принца Астурийского не существовало, его просто необходимо было бы выдумать. Настолько прелестный этот ребёнок!
Наибольшей радостью для меня, всякий раз по приезде в Мексику, является встреча с писателем, по отношению к которому я испытываю, - сознаюсь в этом неизменно, - величайшее восхищение.
- Давай, - сказал он мне однажды, - я покажу тебе дом, где писал "Сто лет..."
Заезжаем по дороге из телестудии. Машину ведёт Габриэль. Мерседес сидит рядом с ним. Я вдруг ощутила свою связь с Рафаэлем, который сейчас записывает музыкальную программу.
- Вот он. Вот этот дом.
Улица Лома, 19. Останавливаемся. Я взирала на эти стены так, как если бы речь шла о некой святыне. Он провёл здесь два года, и здесь создана половина его восхитительных "Ста лет..." "Печатал на машинке, и вообще, передумывал всё раз семнадцать, делал наброски, перечёркивал, рвал, начинал заново..."
- Много исправлял?
- Очень! Порой рвал всё, что сделал за день.
Он не верит в то "божественное вдохновение", которым прикрываются многие лентяи. Это - труженик от литературы со своим точным расписанием, чётким, неизменным. С девяти утра до двух пополудни.
- Когда мальчики приходят обедать, тогда и заканчиваю.
Они всегда обедали вместе, вчетвером. Мерседес, Родриго, Гонзало (их сыновья - прим. пер.) и он. А потом Родриго поступил в Гарвард, а Гонзало уехал учиться в Париж.
- Они уже не дети, Наталиа, - Габрэль вздыхает с бесконечной грустью. - О, как невыносимо мучителен момент, когда они начинают разъезжаться и жить самостоятельно... Они выросли. Остались только мы с Мерседес!..
Не часто приходилось мне знавать столь сплочённую семью, как эта. И именно это привлекло моё внимание, когда я впервые появилась в его доме. Была истинная дружба между отцом и сыновьями, абсолютное доверие. Они обожают друг друга и нуждаются друг в друге. Они вместе веселятся, вместе смеются, - о, как важен смех! - и щеголяют друг перед другом отменным добрым юмором.
Родриго рассказал мне однажды на прерасном каталонском, как в Барселоне они выучили английский, а в Мехико - французский. И пожимая плечами, воскликнул: "Вот какие мы выдающиеся!"
В другой раз, когда я встретилась с ними в их прекрасном доме на улице Фуэго, в Сан Анхеле (район Мехико - прим. пер.), зазвонил телефон, и ответил старший из мальчиков. Выслушав, он сказал совершенно серьёзно: "Вы и представить себе никогда не могли, что разговаривали с сыном писателя-лауреата..."
Его отец, ухохатываясь, восклицает: "Ну надо же! Никакого почтения ко мне в этом доме!"
Спрашиваю младшего, прочёл ли он все произведения Гарсиа Маркеса.
- Я прочитал... прочитал... Да, я прочитал "Сто лет одиночества" на английском!
Дом уютный, тёплый. Старые балки на потолке. Мебель светлая, современная. Чувствуется отличный вкус. Камин - "из тех, что много топятся", как сказал сам Габриэль. И груда поленьев возле камина - совсем не декорация. А ещё - диван из тёмно-красной кожи, который Мерседес разыскивала уйму времени, а Габриэль в один прекрасный день нашёл в Италии. В глубине сада - кабинет-студия писателя.
- Там я живу. Обедать прихожу сюда, когда Мерседес меня зовёт.
Совсем небольшая библиотека. ("Габо хранит немного книг, - говорит его жена. - Много раздаривает, как только их прочитает".) Большая фонотека, весьма аккуратно упорядоченная и систематизированная. Письменный стол, ещё один камин, очень удобный диван, много растений, много света; очаровательная фотография всех их четверых, сделанная много лет назад в Барселоне; и температура - почти тропическая.
- Мне нужно много тепла, чтобы писать. Не могу работать, когда холодно.
На одной из белых полок библиотеки - двадцать один том "Сто лет одиночества" в переводах на другие языки.
Кода разговор заходит о мексиканских авторах, Габриэль, не задумываясь, утверждает:
- Здесь есть лучший испаноязычный писатель - Хуан Рульфо.
И снова прощания, новые встречи, опять в разъездах - то они, то мы... Забавно, но нам никогда не удавалось пересечься в Мадриде. Как будто какой-то бес препятствует нашей встрече здесь.
В последние годы Габриэль много ездил на Кубу. "Я пишу книгу. Никакой политики." Разговаривали и о Фиделе Кастро.
Расспрашиваю его о публикации следующего произведения. "Понятия не имею" - пожимает он плечами. - Спросите об этом у Кармен".
Я взволнована, слыша теперь его голос. Сейчас, когда Нобелевская премия уже у него в руках, его голос - с той стороны океана, благодаря телефонной связи. Слова кажутся мне такими мелкими, нелепыми, что пропадает желание произносить что-либо грандиозное...
Поздравления? Пожелания счастья и удачи? Какие пустяки! Никакие эпитеты, никакие выражения ничего не стоят, когда нужно выразить такое...
К счастью, мы очень скоро увидимся. В конце ноября, в Мехико. ("Так ты меня любишь?") Снова обнимемся после разлуки. Опять будем беседовать о том, о сём... И смеяться. А наша добрая дружба пускай продолжается.
- Одиннадцатого декабря, в Стокгольме.
Много лет назад, беря интервью для этих же страниц "АВС", я спрашивала его:
- Когда тебе дадут Нобелевскую премию?
- Видишь ли... Если её получил Эчегарай (испанский драматург, профессор - прим. пер.), считаю, да - он достоин... А если мне её вообще никогда не дадут, меня это не волнует, потому что точно так же её не получили Толстой, Пруст, Кафка, Джойс, Мальро...
"Впервые, - написал Флоренсио Мартинес Руис (испанский журналист, писатель, поэт, критик - прим. пер.), - вручение Нобелевской премии было принято вполне единогласно и с пылким одобрением всех ценителей литературы. Триумф нашего изумительного испанского языка, который испаноязычный романист вознёс до небес и превратил его в нечто восхитительное и волшебное, - не потребовал ни капли усилий от "охотников за талантами" из Шведской Академии".
Он - плоть от плоти Новой Америки, изобилующей гениальными штрихами в литературе. Странник в мире откровенной южной беллетристики. На которого показывают пальцем, со всей своей популярностью и наградами. Колумбия, Франция, Испания, сейчас и Мексика, - вчера ещё не имели о нём понятия. И постоянно за ним следуют дорогие ему люди, и всегда он со своими ста годами одиночества за плечами.
- Моя золотая мечта? - сказал он однажды. - Обзавестись литературным агенством и заниматься с писателем, таким, как я.
"Мир был таким новым, что многие вещи не имели названия, и на них приходилось показывать пальцем..."
Звучат поздравления Нобелевскому лауреату. Награждение заканчивается.
Опубликовнао на сайте 20.07.2010
