Frente a frente. Raphael. 1983

ЛИЦОМ К ЛИЦУ. РАФАЭЛЬ. 1983

Рафаэль – это «состоявшийся» певец, то есть ему уже не нужны очередные диски или навязчивая реклама, потому что у него уже есть место в испанском и международном музыкальном мире. Но эта ситуация – которая пробудила к жизни полемику, зависть, а также, ясное дело, поклонников, возникла не случайно, а после многих лет упорных усилий, когда он не давал себе послабления.

Подпись под фотографией вверху: вверху – «воспоминание» о свадьбе Наталии и Рафаэля в Венеции. На снимке мы видим Пемана, исключительного свидетеля союза, за который в тот момент «никто и гроша ломаного не дал бы». Внизу – артист в возрасте шести лет. Рядом с этим снимком – одна из ранних фотографий.

«По мере того как шло время, я все больше понимал, что я андалузец, самый настоящий андалузец, что он живет у меня очень глубоко внутри и что я горжусь этим».

Я родился 5 мая… не знаю, в каком году, потому что уже несколько лет мне двадцать три года, и не думаю, что когда-нибудь мне исполнится хоть на год больше. Я Телец, человек, очень привязанный к земле, прирожденный труженик, у которого в голове много фантазий, которые я всегда стараюсь реализовать, я достаточно упрям и все всегда получается по-моему, как у всех хороших Тельцов. Я родился в Линаресе, провинция Хаен, Андалузия. Для меня очень много значит, что я андалузец. По мере того как шло время, я все больше понимал, что я андалузец, самый настоящий андалузец, что он сидит у меня очень глубоко внутри и что я горжусь этим. У нас, андалузцев, есть нечто специфическое в нашем образе действий, особенно если мы артисты. Я родился в очень скромной семье. Мы переехали в Мадрид, когда мне было несколько месяцев. Мой отец намеревался найти там пропитание для себя и своих близких. Он был строительным рабочим. Но в работе ему не везло. Лучшим шедевром его жизни оказались мы, дети, я был третьим из них.

Все мое детство прошло в районе Куатро Каминос. Но я не истинный мадридец, я не ощущаю себя им, несмотря на район. Я всегда был гражданином мира. Я думаю, что когда я вставил в мое имя «р» и « h», я уже выходил из своего маленького ограниченного круга... У меня нет подробных воспоминаний о моем детстве. Истории и события из моего детства я получил от других людей и храню их в этой книге мемуаров, которую когда-нибудь опубликую… Мои воспоминания начинаются с пения. Я пошел в школу монахов в Куатро Каминос, не внося платы за обучение. В школу монахов-капуцинов. У меня был отличный голос, и я вступил в довольно известный хор церкви, при которой была эта школа. Мы пели также в храме Христа из Мединасели, относившемся к той же конгрегации. Там я познакомился с женщиной, являющейся ныне вдовой генерала Франко. Ее очень развлекала моя манера петь, и у меня сохранились очень любопытные фотографии той поры.

Я был достаточно плохим учеником. Меня исключали из школы: один учитель выгонял меня, а на следующий день кто-нибудь из братьев-монахов приходил к нам домой, чтобы «забрать» меня... потому что я был необходим для школьного хора… С того времени я стал выделывать с людьми что хочу при помощи своего голоса. Он стал моим оружием.

Когда мне было девять лет, мы поехали в Австрию, в Зальцбург. Моя первая поездка за пределы Испании. Я со всем хором должен был участвовать в международном хоровом конкурсе. Мы заняли третье место, но я получил премию как лучший голос в Европе. Первую премию. Это была первая в моей жизни награда. После их было так много… В документе было написано просто: «Рафаэлю Мартосу Санчесу…»

Опять Мадрид, школа, хор, Иисус из Мединасели… Видя неустойчивое положение моей семьи, я решил работать. Мне было не больше десяти лет. Я всегда трезво все планировал – это одно из достоинств Тельца. Мои родители - пусть это будет совершенно ясно - в детстве никогда не заставляли меня работать. Я сам захотел этого. Я бросил учебу, которая абсолютно ничего для меня не значила, и … я стал учиться всему и не выучился толком ничему. Посыльный, ученик портного… Я приносил домой эти деньги и оставался с одной песетой на кино… Я ходил в кинотеатры в своем районе. По воскресеньям, в виде огромной роскоши, я позволял себе Метрополитано, где шли «лучшие возобновленные постановки», и который стоил семь песет. В первый раз, когда меня привели в кино на премьеру, мы пошли в «Помпею» на фильм «Пеппино и Виолета»...

Я всегда побеждал

Я часто слушал радио. И я начал узнавать о конкурсах, в которых могли участвовать любители. Радио Мадрид, Интерконтиненталь. Испания… «Ruede de bola»; «Buenos dias, Маria», которую, кстати, вела популярнейшая сейчас Энкарна Санчес… Моей заветной мечтой было появиться в «Cabalgata fin de semana» у Бобби Деглане, но это было невозможно… А когда я приобрел некоторую известность, этой передачи уже не было.

Я побеждал всегда. Например, я выиграл 100 песет и бутылку Кола-Као. И каждую неделю мне приходилось менять имя, потому что когда видели, что я пришел, мне говорили: «Парень, но ты же в прошлое воскресенье был здесь! Это опять ты?» Так что у меня были тысячи разных имен… На этих передачах я оказывался соперником людей, которые потом стали очень известными, например, Мари Пили Куэста (Ана Белен), Анхелинес де лас Эрас (Росио Дуркаль), Мария Анхелес Сантамария (Массиэль), которая была моложе нас.

Мои родители никогда не препятствовали моему увлечению пением. Скажем так - я не видел от них ни помощи, ни противодействия. Они позволяли мне делать все, что мне нравилось, все, что мне придет в голову, возможно потому, что знали, что я ничего плохого не сделаю.

Мне не по вкусу слово «певец». Я начинаю нервничать, когда говорят «певец Рафаэль»… Это слово мне маловато. Я всегда претендовал на то, что я – артист, и лучше, если заглавными буквами. Я хочу со временем стать великим АРТИСТОМ. Я многому учился, но, к счастью, мне еще многому надо научиться. В моей профессии никогда не закончишь учиться.

На самом деле мое увлечение возникло перед кинотеатром Метрополтано, на проспекте королевы Виктории, на котором в то время были деревья, а летом там ставили павильоны на участке земли, который, я думаю, все еще сохранился - это насыпь, которая принадлежит метро. Там устанавливали открытые сцены и передвижные театры. И там в один прекрасный день в спектакле «Жизнь есть сон» выступили Хосита Эрнан и Анастасио Алеман. Я был поражен. Так как программа сменялась каждый три дня, я смог посмотреть их также в «Los pobrecitos» Альфонсо Пасо, и они произвели на меня такое, впечатление, такое! Тогда я решил, что стану артистом. Я не знал, кем именно – актером, певцом, директором, танцовщиком, клоуном, но было ясно, что я стану артистом.

Я поступил в академию пения, которой руководил маэстро Гордильо. Маэстро Гордильо всегда верил в меня. Он внушил мне уверенность в себе - в артистическом плане, и огромную. Именно он отправил меня на знаменитый фестиваль в Бенидорме, где я стал победителем. И он же познакомил меня с тем, кто впоследствии стал создателем моих величайших хитов – Мануэлем Алехандро. И кроме того, предоставил в мое распоряжение своего сына, который столько лет будет моим менеджером. В то время говорили «уполномоченный» или «представитель», слово «менеджер» просто не понимали... Когда я представлял «моего менеджера», мне говорили: «А, твой брат!»

Ph и компания

Я поехал в Бенидорм. Мне было пятнадцать лет. Я получил первую премию, и вторую, и третью. И кроме этих наград – премию лучшему исполнителю, которая внушила мне самые большие надежды. Я ушел оттуда счастливый, с 50000 песет, которые моментально истратил, поместив себя на обложку журнала «Primer Plano»… В то время мы ютились в одной-единственной комнате в Карабанчель – мои родители, я и младший брат. Двое старших уже покинули дом ради работы и уехали из Испании. Это было тяжелое время, но оно не оставило на мне своего отпечатка. Я знаю, что было интереснее сказать, как в романе или слезливой истории, что мне было очень плохо, что мы голодали… Нет. Я никогда не делал из таких вещей трагедии, они не оставили своего следа и меня не мучает ни печаль, ни ностальгия по чему-либо. Это прошлое, он послужило мне опытом – и точка.

Прошел Бенидорм, и я – уже с ph за плечами - организовал свою собственную компанию. В нее входили Марио Майа и Кармен…

Подпись под фотографией вверху: Для певца семейная жизнь – лучший противовес его бурной профессиональной деятельности, которая месяцами удерживает его вдали от дома.

…Кармен Мора, великие танцовщицы, Пако Гордильо, всегда находившийся рядом со мной. Я купил машину, «Дофин», за которую выплачивал по 5000 песет в месяц. И мы поехали в турне… театры Андухара, почти всей Андалузии, Сарагосы, Миранды де Эбро… к нам не приходил почти никто. Потому что почти никто не знал меня. Так – два-три ряда кресел. Но, надо сказать, кончалось тем, что они вставали с мест и кричали мне «браво». Те времена научили меня ценить вещи. Ценить Карнеги-холл в Нью-Йорке, Большой театр в Москве, Олимпию в Париже, Палладиум в Лондоне, Бельяс Артес в Мехико, Сиднейский Оперный театр (в Австралии), и Буэнос-Айрес, и Токио, и Южную Африку… Театры, которые я объеду в скором времени. Кто бы сказал мне об этом в дни того испанского турне!
Добиться чего-нибудь? Я не думал чего бы то ни было добиваться. Я ограничивался – и сейчас поступаю так же – тем, что работал как можно лучше. Может быть, я делаю это плохо. Я не умею лучше… Это было мой целью и всегда ею будет. Отношения с общественностью волновали меня гораздо меньше, чем моя деятельность. У меня не было времени. Моя профессия поглощала меня двадцать четыре часа в сутки. Учиться, наблюдать, контролировать, репетировать, организовывать, выдавать идеи… Я хотел всегда, каждый раз, предлагать публике что-то новое. Я думаю, что не будет нескромностью похвалиться теми концертами, которые несколько лет назад я давал во Дворце музыки или в Монументаль… Один приятель, артист, с недоумением сказал мне: «Но почему ты столько тратишь на эти спектакли, привозишь негритянские хоры, танцовщиц, марьячи, чудесный оркестр? Если достаточно черного занавеса и тебя, чтобы заполнить все…!» Но я думаю по-другому, и я это доказал. Я всегда делал все как мне хотелось, но мне хотелось того, чего надо. Я никогда не думал, что для того, чтобы добиться успеха, «надо устроить этот праздник, сходить на этот ужин, повидаться с такими-то людьми, пообщаться с …». Я был знаком с великими людьми: учеными, лауреатами Нобелевской премии, артистами, политиками. Мне выпало счастье подружиться со многими из них.

Подпись внизу, вперебой столбца 3 и 4: Мне не нравится слово «певец». Я начинаю нервничать, когда говорят «певец Рафаэль»… Это слово мне маловато. Я всегда претендовал на то, что я – артист.

Текст вверху над фотографией: Сегодня у меня две огромные любви: моя семья и моя профессия. Равновесие между домом и сценой? Да, это очень сложно. Но достижимо»
Подпись под фотографией: Часть успеха Рафаэля кроется в том рвении, с которым он всегда, не жалея сил, выступает перед публикой.

… Я встречался с президентами и королями, если выпадал такой случай, и они награждали меня почти во всех странах, в которых я побывал, включая Испанию.

Смельчак и первопроходец

В моей жизни были очень важные для меня имена. Я безмерно благодарен моему первому импресарио – Франсиско Бермудесу, который сумел оценить меня, протолкнуть и выбить для меня деньги, которых заслуживала мой уровень. Если я зарабатывал 100, мне, логично, давали 50. Затем – мой ангел-хранитель, Пако Гордильо, человек, который больше всего занимался моей карьерой, скорее в артистическом плане, чем в финансовом. Однажды из-за житейских событий наши отношения прекратились, а несколько лет спустя, путешествуя в одиночестве в самолете, я написал ему, признавая, что никто не мог так, как он, понять мою работу и выполнить ее, особенно потому что мы начинали вместе. Я позвонил ему. И мы опять вместе, надеюсь, что навсегда.

Кино? Да, я сделал достаточно много фильмов. Сейчас я бы не стал в них сниматься, но для того времени они были очень хорошо сделаны, очень достойно, с великими режиссерами. Например, сценарий к трем написал Антонио Гала, а режиссировал Марио Камус. На съемки ушла уйма денег - и они были безумно кассовыми. В «The poster boy» (парень с афиши), который здесь называется «El golfo” (хулиган) (совместное производство США-Мексика-Испания) моей партнершей была Ширли Джонс, звезда Голливуда, владелица Оскара.

И пришел день, когда я решил доказать, что в Испании артисты поют не только для того, чтобы под них танцевали, как это было принято. Я устроил тот концерт в театре Сарсуэла… Как меня только не обзывали. Самым мягким было «совершенно чокнутый».

Смелость? Да, я всегда был смелым. И немного первопроходцем. У того концерта был шумный успех. Я могу сказать, что это было начало моего триумфа. С тех пор я начал другую жизнь: круговерть аэропортов, стран, отелей, бесконечных поездок, фильмов; ожидающие меня толпы народа, охраняющая меня полиция, приемы в президентских резиденциях… Я вызывал эти волнения в аэропортах. И я покончил с этим. В этом я изменился, да. Этот период прошел, и теперь я стараюсь приезжать в такое время, о котором никто не знает: чем тише, тем лучше…

Но было кое-что, чего мне не хватало. Я ощущал огромное внутренне одиночество. У меня были чудесные друзья, но я был один. И наступил момент, когда мне нужно было найти человека, который бы разделил со мной жизнь. Я не буду слишком распространяться, говоря об этом человеке, кроме всего прочего еще и потому, что мне очень трудно и я слишком скромен, чтобы обнажать чувства подобного рода. Я просто скажу, что без нее, без моей жены, в моей жизни уже не было бы смысла.

Когда мы поженились, многие заключали пари, как в спортивной лотерее. Они проиграли. Нам предсказывали два-три месяца совместной жизни, а скоро будет уже двенадцать лет… И не малейших признаков, что что-нибудь изменится, совсем наоборот…

Дом и сцена

Сегодня у меня две огромные любви: моя семья и моя профессия. Равновесие между домом и сценой? Да, это очень сложно. Но, если ты хочешь, ты можешь добиться этого. Если кому-то это не удалось, то потому, что он не слишком старался…

Я хочу, чтобы у меня был свой дом, свой очаг. Я хочу уйти со сцены как настоящая звезда и влезть в домашние тапочки… Мои дети едят рядом со мной, а я учу их кушать, чтобы они были хорошо воспитаны. Перед тем как идти в кровать, они приходят пожелать мне спокойной ночи… Они приходят из школы, делают свои уроки, в чем я иногда им помогаю, хотя больше всего занимается ими и переживает из-за этого их мать, у которой больше времени и которая посвятила свою жизнь им, трем детям.

То, что есть у меня сегодня – именно то, что я всегда хотел иметь, и это я буду защищать ногтями и зубами. Порхать с цветка на цветок – нет… Нет-нет… Меня ничто не привлекает. Все цветы собраны в моем доме – моя жена и мои дети.
Есть ли у меня хобби? Да – живопись. Когда мне удается, я с удовольствием рисую. Когда мне предлагали устроить выставку, я всегда отказывался, но в следующем году я организую выставку в Мадриде. Живопись хорошо снимает напряжение и позволяет мне отдохнуть.

Я ярый поклонник театра и кино. И несколько месяцев назад я открыл для себя теннис. Сейчас он мне так нравится, что я устроил в своем саду потрясающий корт и понемногу играю каждый день, когда нахожусь в Мадриде. Мой сын Хакобо начал брать уроки и пристрастился не хуже меня.

Я очень изменился, есть ли ощутимая разница между мной сегодняшним и тем, каким я был вчера? Нет. Я бы сказал, что я развиваюсь, а не меняюсь. Я сохраняю все предшествующее. Я переходил от одного к другому, оставаясь для людей «все тем же». Однако же в моем случае я – другая личность. Я не могу это толком объяснить. Надеюсь, что меня поймут.

Мои выступления распланированы заранее. Я знаю, чем я буду заниматься через два года. В этой профессии по-другому нельзя. Я покончил с Соединенными Штатами и возьмусь за Мексику… В Мексике я проведу три месяца и Рождество, с моей женой и детьми. Потом дам несколько концертов в Барселоне. Затем – Мадрид. Два или месяца в театре с хорошим спектаклем. Как всегда, я подберу «что-нибудь, что будет еще труднее, чем раньше».

С каждым днем все требовательнее

Как добиваются того, чтобы двадцать три года быть на виду? Наверное, выкладываясь каждый день, будь то в Оперном театре в Сиднее или в Винтигудино (округ в провинции Саламанка, 52 кв.км и 3 тыс. жителей - прим.пер.), в Карнеги-холл или в самом маленьком мексиканском поселке… Я выхожу, чтобы выложиться до конца, чтобы каждый вечер забирать хвост и четыре уха (в тавромахии – высшая награда для тореро – прим.пер.). Без всяких оговорок. Сейчас уже трудно вытащить людей из дома. Есть телевидение, видео… И улицы небезопасны. Я, по крайней мере, стараюсь делать так, чтобы они не раскаивались в том, что пришли на один из моих концертов. Чтобы выходя они говорили: «Это стоило усилий». И чтобы у них было желание вернуться.

Я делаю мало уступок публике. Я ограничиваюсь тем, что работаю так хорошо, как только умею. Я не ищу легких аплодисментов. С каждым днем я все более требователен к себе и к тем, что работает рядом со мной.

Я уравновешен. Перед выходом на сцену у меня бывают несколько минут на нервах, но когда я оказываюсь на ней, я чувствую себя как дома в шлепанцах. Я безумно влюблен в свою профессию. Порою надо мной посмеиваются, когда я прихожу в театр за четыре или пять часов до начала представления. Они этого не понимают. А меня это так вдохновляет… Я раскладываюсь в гримерной, выхожу на сцену, ставлю там кресло и сижу, глядя на пустой темный театр, на кресла… Прохаживаюсь по сцене и снова сажусь… Я дышу театром. Это как наркотик. Я один, один… Это чувство, которое я никогда не смогу объяснить словами, как бывает со всеми большими чувствами. Нет, я не смог бы жить без театра…

У меня нет каких-то конкретных целей. Продолжать все так, как было до этих пор. С одной стороны – моя семья, с другой – моя работа. Как весы. Я хотел бы отпраздновать золотую свадьбу с моей профессией… И мне хотелось бы, чтобы, когда мне будет семьдесят лет, ко мне обращались бы за интервью с тем же энтузиазмом, что и сегодня. Продолжать оставаться в центре внимания – в том, что касается мое работы. Всегда вызывать интерес моим искусством.

Когда говорят, что в жизни мне очень повезло, я улыбаюсь. Везение – вещь относительная. Удачу надо искать, выкладываясь, чтобы найти ее. Помогать ей и холить ее. Повозка счастья приезжает к нашим дверям, ко всем нам - хотя бы однажды. Кто-то не может ее разглядеть. Кто-то видит ее слишком поздно, пускается бежать и уже не может догнать. А кто-то сразу видит и садится в нее. Как сделал я. Я сел, и меня никакими пинками не выгнать.

Я думаю, что иду по жизни отнюдь не с пустыми руками. Моя деятельность протекала на величайших сценах всего мира. Я открыл границы для своих коллег, для моих соотечественников. Я был первопроходцем. Я очень люблю публику, которая демонстрировала невероятную преданность мне, так как думаю, что такое случалось с очень немногими артистами. Я отдал огромную часть самого себя. Я очень много получил. Я пользуюсь уважением у моих коллег, даже у тех, кто не принимает меня.

Страх перед будущим? Нет, теперь нет… Это время миновало. Несомненно, когда-нибудь мне придется бросить пение. Я всегда говорю, что «не умею ничего другого», но это плохая фраза… Я умею делать еще много чего, дело в том, что не хочу этого делать. Моя жизнь – это театр. В ближайшем будущем я буду управлять двумя моими театрами. Потому что у меня будет мой собственный театр в Мадриде и свой театр в Мексике. Да еще как будет! Я стану играть вещи, которые мне «подходят», а остальные буду ставить для других артистов. Таким я вижу свой завтрашний день: я руковожу своими театрами, а мои дети так близко к нам, ко мне и их матери, как только возможно, они наши друзья, мы живем вместе с ними, путешествуем с ними, беседуем… И смеемся все вместе, это очень много значит…

В жизнь я пришел не с чем, а уйду нагруженный существенными вещами. То, что у меня есть, то, чего я добился на сегодняшний день, уже никто не может у меня отобрать. Я пророк в отечестве своем. Я верю в Бога. Я верю во многие вещи. Для себя и моих близких я прошу железного здоровья и много работы.

Двадцать три года в центре внимания – это много. Но как же мало этих лет!

Наталия Фигероа
16.10.1983
ABC
Перевод А.И. Кучан
Опубликовано на сайте 01.06.2010