Новое и интересное / Nuevo e interesante

Только что умер Леонард Коэн. Вы поддерживали с ним какие-нибудь отношения кроме обычных?
Он – один из немногих артистов, с которым я не был знаком лично. Хотя в действительности мы, артисты, мало знаем друг друга, мы всё время в разъездах и пересекаемся редко. Это довольно сложно. Раньше устраивались общие дополнительные концерты один раз в неделю, в два часа ночи, они назывались «la golfa». Это делалось с целью, чтобы все артисты могли видеть выступления друг друга. Но Леонарда Коэна я никогда не видел.

Иван Феррейро очень воодушевлён из-за песни, которую он сочинил для вашего диска («Carrusel»).
Дело в том, что я присутствую в каждом доме. Моё имя привлекает внимание многих начинающих исполнителей и ещё большее тех, чья карьера началась раньше, и кто следил за моим творчеством. Для меня – большая удача иметь возможность работать с ними со всеми. Когда они меня спрашивают, чего я хочу, я всегда отвечаю: свободную тему. «Но как ты себе это представляешь?». Я им отвечаю: «Пиши, и всё». Они имели полную свободу и написали для меня прекрасные песни.

Это развеивает миф о том, что в Испании не умеют ценить труд или о том, что все завидуют друг к другу. То отношение, которое молодые композиторы проявили к Вам – это признание трудовой этики.
Пятьдесят пять лет постоянного труда – сокрушительный аргумент. Он развеивает все сомнения относительно меня, которые могли когда-либо возникнуть: нужно признать очевидное. Этот артист продолжает выступать, он присутствует, голос у него лучше, чем был раньше. Кроме того у меня есть одно преимущество. Обычно чем артисты старше, тем они лучше, но с возрастом они теряют кое-что: силу. По причине жизненных обстоятельств у меня её столько, сколько у молодого человека 30 лет.

В песне «Ahora» («Сейчас»), которую для Вас написал Бунбури, поётся о Вас, текст песни хорошо передаёт Ваш характер, а видео прекрасно отображает это «Ahora».
Энрике – поистине сын мне. Он знает меня вдоль и поперёк, потому что он изучал мои песни с 4-х лет.

Никому не удалось понять Рафаэля так, как ему.
Их несколько таких, и Энрике – один из них. Он стал писать для меня ещё до того, как осознал это. Сейчас мы с ним большие друзья. Он сказал мне как-то: «Знаешь, когда я узнал о тебе?». Я ответил, что нет. И он мне рассказал, что увидел меня впервые в Сарагосе, потому что сам он оттуда. Мама водила его в театр каждый день с 4-х лет, и Рафаэля он слушал целыми днями.

Во сколько лет вы впервые поднялись на сцену?
Я выходил на сцену ещё когда учился в колледже. 

И в один из таких выходов у вас порвались штанишки, и вы предстали перед всеми без них. 
Да, да, с испанским флагом в руках. 

 

Вы начали петь в хоре под руководством отца Эстебана де Сегоньаль в церкви Хесуса де Мединасели.
Нет, не в церкви Хесуса де Мединасели. Мы пели в церкви Сан Антонио де Падуа в районе Куатро Каминос. Я жил в доме напротив. Когда перевели отца Эстебана, он увёл с собой солиста, коим был я.

Вам когда-нибудь было страшно? Вы помните такое?
Нет.

Даже тогда, когда порвались штаны?
Нет (смеётся). Сейчас у меня не рвётся ничего, но другие вещи происходят иногда. Если я вижу, что во время концерта люди замечают, что со мной что-то происходит, я им говорю: я не в лучшей форме сегодня. И тогда, я знаю, всё меняется, и мне становится лучше. Таким образом я разряжаюсь. Я рассказываю людям о ситуации, в которой мы оказались. Порванные штаны – это всё из той же серии. Со мной на сцене столько всего происходило, и я всегда решал проблему, рассказывая о ней.

Например?
Однажды в Мексике мы устроили конкурс паэльи. Там были Марио Морено, Контифлас, Хакобо Заблудовский, ярчайший представитель телевидения, Гарсия Маркес. Я закончил очень поздно, а мой концерт начинался в 7 вечера. Это был единственный раз, когда я приехал поздно и чувствовал тяжесть. Из моего горла стали вырываться не те звуки, я был не в форме… Я остановил оркестр и сказал: «Если вы слышали, как обо мне говорят, что я хороший профессионал, это неправда. Профессионалы не приезжают на концерт так поздно и наевшись паэльи». Люди были удивлены. Я у них спросил: «Вы мне дадите 5 минут?». Они подумали, что я собрался уйти, но я сел перед ними, и когда прошла тяжесть, я стал петь нормально. У меня всё прошло. Я всегда говорю людям правду. Это позволяет мне петь, получая от этого удовольствие, и проблем не возникает.

В Мадриде Вы давали 3-х часовые концерты днём и 3-х часовые вечером.
В Мадриде? Да где угодно. Но до трёх часов не дотягивает, это публика доводит их до трёх часов. В основном я стараюсь, чтобы концерты длились по 2,5 часа. Думаю, что этого достаточно, за это время я могу исполнить много песен. Однако люди не разделят моего мнения.

Днём и вечером.
Да, так было.

А голос?
У меня никогда не было проблем с голосом, а только с физической усталостью. Я давал по два концерта в день: в 7 и в 11 часов вечера. Один за другим, и отдыхал только в понедельник. По идее в 7 и 11 ты должен петь по субботам, когда устраивают по два концерта, а потом в понедельник и вторник отдыхать, и даже в среду. Я же отдыхал только по понедельникам, а в остальные дни пел в 7 и в 11.

Когда у вас возникали проблемы с голосом, вы начинали с более сложных песен, а те, которые поются в пол-голоса, вы их оставляли на финал.
Это лишь Ваше предположение. Кто может знать об этом? (смеётся). Кто может знать, как я разрешаю эти проблемы? Нет, нельзя начинать с песен, требующих мощного голоса, иначе он будет греметь.

Значит, нужно начинать с пол-голоса?
Это нормально, поскольку я не распеваюсь до начала концерта. Если ты начинаешь с чего-то мощного, будет нехорошо. Ты должен выйти на сцену и сделать то, что нужно было сделать во время репетиции.

Вы репетируете?
Обычно нет. Когда меняется оркестр, тогда да. Как сейчас, например, во время симфонических туров. То, что я делаю, это проверяю звук с оркестром, который уже отрепетировал. За меня репетирует дирижёр. У самого оркестра уже всё написано. Мне пришлось бы каждый раз слушать одно и то же с одним оркестром или с другим. 

Вы никогда не импровизируете?
Да, как же нет? Я много чего придумываю. Даже в самых известных песнях. Это происходит вдруг, или я чего-то забываю, или просто мне что-то захочется сделать, и тогда я замечаю, что публика начинает ёрзать, и они спрашивают: «Что он сказал?» (смеётся). 

Есть одно интервью, телевизионное, которое вы дали Хуакину Солеру Серрану, много лет назад.
Он – маэстро.

Вы, совсем юный, говорите словно ветеран, потому что Вы начали выступать очень рано. 
Мне было лет двадцать тогда.

Возможно, немного больше. Вы рассказывали, как первый раз поехали в Линарес в три года, и уже как артист.
Я познакомился со своей родиной, когда мне было 14 лет. Я поехал на фестиваль, чтобы петь там. Меня увезли из Линареса в пелёнках, когда мне было несколько месяцев.

И Вы уже пели.
Я пел такие песни, как, например, «Un largo camino». Все эти песни имеются у меня дома, потому что мне очень грустно, когда всю мою историю мне вручают в виде флэшки, такой маленькой. Мне нравится иметь диски. Пятьдесят пять лет в песне, и всё там.

Теперь снова в моде винилы.
Да, есть некоторые диски, которые выходят на CD, но в основном сейчас всё выпускают на винилах, как и раньше, моя публика предпочитает иметь виниловые пластинки. Кроме того, CD, насколько я знаю, через три года перестанут выходить, их не будут выпускать. Помню, как в 90-е годы мне принесли диск, который я записал, «Las apariencias engañan». Это был первый CD, с него всё началось. Мне его принесли, и я спросил: «Что это такое? Ты продаёшь то, что можно скопировать». Мне сказали, что да. «И ты об этом говоришь так радостно»? Никогда я не мог понять такой индустрии. Она всё время работает против себя самой. Она продержалась 15 лет. «Когда люди поймут, что это можно скопировать… Вы дарите пластинку каждому человеку. Оригинал. Это невероятно».

Никогда у Вас не было такого, чтобы Вы сказали «нет»?
Всегда нужно говорить «нет». Для слова «да» будет время. Я всегда говорю «нет», «нет», и «нет». А потом: «Давай посмотрим, рассказывай». И тогда уже говорю «да» или «нет».

У вас нет ощущения, что Вы чего-то не сделали?
Нет, я всегда делал то, что хотел.

Вы о чём-нибудь сожалеете?
Нет. Возможно, я что-то сделал не очень хорошо, но, знаешь что? Даже это мне пошло на пользу. Нет, я ни о чём не жалею. Я хорошо себя вёл.

Ваш отец работал на стройке. И Вы приехали в Мадрид, когда были маленьким.
Когда мне было 8 месяцев.

И в столице произошёл Ваш контакт с музыкой, с искусством.
Да, с музыкой, и виноват в этом мой брат Хуан. Он ходил в школу, которая была напротив нашего дома, в районе Куатро Каминос, и у него спросили, нет ли у него братика, который бы пел. Он сказал, что у него есть один брат, который поёт постоянно. «А какой у него голос?». «Очень громкий, очень громкий!». Мой брат тоже пел, он был вторым голосом. Он меня привёл туда, так я там и остался. Меня оставили. Навсегда. И я начал петь, потому что за это я учился там бесплатно.

Как восприняли это в семье?
В семье этого не осознавали до того момента, как однажды я пришёл домой в час ночи, мне было 11 лет. Я шёл из театра Кальдерон до района Куатро Каминос. Это долгий путь, потому что я шёл пешком. Я был ещё ребёнком. Тогда я получил от матери звонкую пощёчину. И я сказал ей: «Такая свистопляска у нас будет каждый день». «Как это каждый день!». Я сказал, что буду продолжать ходить в театр. К тому же я ничего не платил за него, меня пропускали. Меня знали во всех театрах Мадрида. Я вставал перед билетёром, и после того, как всех запускали, как правило, оставалось где-нибудь свободное место, и я проходил.

Это призвание.
С самого начала. Но я ходил не только на представления, где пели. Нет! Я смотрел балет, комедию, драму.

 

И всё это Вы вобрали в себя. 
Я видел всё. Однажды на мой концерт во Дворце Музыки пришла Тина Гаско, выдающаяся актриса. Её провели ко мне в гримёрную, и она сказала: «Вы не знаете, кто я такая». «Я не знаю, кто вы такая?». «Разве я никогда не стоял в очереди за билетами, чтобы увидеть вас в спектакле?!».

Вы были на концерте обожаемой Вами Эдит Пиаф?
Был объявлен наш совместный концерт с ней, но она умерла. Имеется афиша, сделанная для фестиваля Fallas в Валенсии, на которой написано: «Эдит Пиаф» - огромными буквами, а внизу: «Рафаэль» - маленькими буквами. Она заболела там, а через два месяца умерла. Я был в её гримёрной. В качестве замены тогда прислали Жульетт Греко.

Есть какая-нибудь Эдит Пиаф в наше время?
Она неповторима, и так лучше. Должны появиться другие. Те, которые были, останутся, даже если их уже нет с нами. Тот, кому удаётся стать особенным, он будет таким всю жизнь, и он останется таким. Публика всегда будет помнить его. «Ты помнишь такого…», а ведь прошло столько времени. Такое произошло с Гарделем, например.

В Вашем случае будет труднее. Первый сингл Вашего нового диска «Infinitos Bailes» отражает новый этап. 
Я пел подобное, когда начинал. Песни такого типа.

Но эти песни обновленные. Тексты содержат новое «эмоциональное понимание» XXI века.
То, что улучшилось в песнях, так это их содержание. Думаю, что мелодии раньше были лучше. Но тексты лучше сейчас.

Мануэль Хабойс и Вероника Пуэртольяно
Фотографии Лупе де ла Вальина

win.raphaelista.com

 

Продолжение - часть 2-я,