КОГДА ТЕБЯ НЕ БУДЕТ. МОЙ ПЕРВЫЙ ОБЕД С РАФАЭЛЕМ. Хосе Мария Фуэртес
Очередная публикация журналиста из Севильи, Хосе Марии Фуэртеса
Дорогие друзья в Испании и во всех странах этой необъятной планеты рафаэлистов, или как я её называю – и ему это по душе, это вызывает у него улыбку – Соединённые Штаты Рафаэля!
Знаю, что я пообещал вам быстро написать свой рассказ, но выполнить это обещание было невозможно. Я не останавливался (что касается меня, я никогда не останавливаюсь) с момента, как в среду, в два часа дня, Рафаэль приехал в Севилью, и первое, что он сделал, – захотел пообедать со мной. С тех пор многие просили, чтобы я поделился своими впечатлениями об этом обеде, длившемся два часа, с любимым артистом, которым я на протяжении всей моей жизни восхищался больше всех. На самом деле, об этом трудно рассказать. Как можно это сделать, если меня переполняют эмоции от его бесконечного великодушия по отношению ко мне, его любви, расположения, дружбы. Вот это: меня потрясает и трогает то, что, судя по всему, это выливается в дружбу с ним, или она начинается. Можете себе представить, какое я испытываю волнение, когда вспоминаю, что до начала этого обеда, и абсолютно ясно, что он был совершенно необыкновенным, моя дочь Марта пришла, чтобы поприветствовать его у нас в Севилье и поцеловать до того, как ей отправиться в школу? И так, как будто это вполне обычная вещь, при том, что моя дочь очень неординарна. Или те усилия, которые мне пришлось прилагать, чтобы сдерживать слёзы, видя тысячи людей, которые пребывали в полном апофеозе, аплодируя ему, а я в это время вспоминал, что как только он поселился в отеле, он пошёл со мной одним и пригласил меня в один из известнейших в городе ресторанов.
Это всё очень личное, друзья мои. Это ясно. И мне не хватило лишь малого до решения не публиковать мой рассказ. Совсем немного. Потому что я рискую тем, что дебилы подумают, что я тоже им являюсь. Если бы я не знал, что половина рафаэлистского мира и часть остального ждут этих строчек, если бы я не был столь великодушен и не относился бы с такой нежностью к тому, что я получаю из Аргентины, Перу, Чили, Колумбии, Уругвая…. всей Латинской Америки, России… если бы не это, вы бы сейчас этого не читали. Клянусь вам.
Я осознаю, что в этом моём отношении к Рафаэлю, да ещё в такой степени, как у меня, я приговорён к непониманию многими людьми, но в то же время многие другие, миллионы его поклонников пяти континентов, меня понимают прекрасно. Но непонятливые, наверное, должны подумать о том, что я уважаю тех, кто тратит своё время и силы, чтобы с ранних лет бегать за своей футбольной командой, даже испытывая иногда разочарование и плохое настроение, когда она проигрывает или не попадает в Лигу, или опускается до Второго Состава. Если вам достаточно этого примера, хотя это и не совсем то, Рафаэль – это моя футбольная команда, которая представляет мои цвета, это моё наивысшее увлечение, и из года в год я слежу за забитыми им голами и победами от одного международного матча до другого. Рафаэль – это лучший нападающий, который когда-либо существовал.
Я не отношу себя к той категории людей, которые считают, что они заслуживают всего за их красивые глазки, которых, кстати сказать, я не имею. Поэтому я каждый раз бесконечно благодарю жизнь за то, что посредством замечательных существ она преподносит мне эти подарки, так красиво упакованные и такие трогательные, когда их разворачиваешь. Итак, я сказал Рафаэлю, когда мы сели за стол:
– Дорогой друг, я думал, что я разрыдаюсь перед тобой, но я контролирую себя. Пойми, что за плечами у меня не 57 лет, и что я пришёл к тебе не с работы.
– Нет? Тогда что же?
– Нет, Рафаэль, я пришёл сюда, чтобы встретиться с моим кумиром лично, пришёл, выйдя из моей плотно закрытой детской комнаты, с мечтами стать певцом, когда благодаря тебе я понял, насколько это важно стать артистом. И я, мальчишка лет 10-ти или 11-ти, с широко раскрытыми глазами от удивления, когда видел в журналах сотни фотографий человека на фоне тех мест и театров, которые до него не были покорены ни одним испанским артистом. Париж и театр Олимпии, Нью-Йорк и Madison Square Garden, Carnegie Hall, где давалась лишь Опера, Las Vegas, где выступали Элвис или Синатра, лондонский Palladium, Советский Союз, El Patio в Мехико…
Но давай поговорим о тебе, поговорим о Рафаэле, ещё раз… Ты выполнил своё обещание, данное во время твоего последнего концерта в зале Fibes: выступать в нашем городе каждый год. Ты выполнил его сполна, потому что тебе снова предстоит петь в этом Дворце Съездов и Выставок три дня подряд! 23, 24 и 25 октября. А неделю назад ты завершил ещё один этап выступлений среди многих других – дал 5 концертов в Малаге при полном аншлаге! Это твой международный тур DE AMOR & DESAMOR.
Рафаэль и я, мы обедаем вдвоем. Таково его желание. Это встреча без свидетелей, между двумя друзьями, изобилующая анекдотами и воспоминаниями, которые я вам не расскажу, даже несмотря на название моей будущей книги. (“Te voy a contar su vida” – Я расскажу тебе о его жизни – прим. переводчика). Жизнь Рафаэля – его жизнь. Кто я такой, чтобы знать о ней всё, безошибочно, с точностью до миллиметра? Я просто поклонник Рафаэля, один из миллионов, получивший представление о нём по обычным материалам бесчисленных вырезок из прессы, а так же по некоторым книгам о нём, включая его воспоминания, которые не в состоянии отобразить в полную мощь всю его жизнь, такую напряженную в личном и артистическом плане. Рафаэль весь не вмещается никуда. На самом деле, рассказывая о его жизни, я буду рассказывать о своей, которая крепкой нитью связана с его именем. Карлос Эррера сказал однажды очень хорошо и коротко: «Рафаэль – это часть звучания жизни». Я не стану рассказывать о жизни Рафаэля, не могу, потому что кроме всего прочего, кто же её может знать! Я не буду публиковать в своей книге разные факты, даты, поскольку такие книги уже имеются, и очень хорошие. То, что я сделаю – представлю себя ещё одним человеком из его публики, который, находясь среди тысяч людей, ведёт себя самым естественным образом, в котором нас вынуждает пребывать Рафаэль: аплодирует ему стоя, покорившись его полной самоотдаче и творчеству, видя, что он отдаёт всю свою душу на каждом концерте и, словно удивительное чудо, Аве Феникс, обретает её заново каждый раз, когда поднимается занавес. Как кто-то хорошо сказал, "я хочу словами записать ваши аплодисменты". И эта похвала, такая трогательная, с московского сайта Viva Raphael, который меня назначил своим почётным корреспондентом. Этой награды до сего момента был удостоен лишь сам артист: «Рафаэль и Хосе Мария Фуэртес неотделимы друг от друга, как палец от кольца. Один поёт, второй рассказывает о нём».
Мы заняли небольшой столик, приготовленный для того, чтобы поставить на него лишь самое необходимое, никакого лишнего пространства, даже букетик цветов здесь не поместился бы. И фотографии на стене моей юношеской комнаты находятся сейчас очень далеко, гораздо дальше самого Рафаэля, который сидит передо мной, и я обедаю с ним. Маленький столик на столько лет воспоминаний и разговоров о будущем, потому что, если и есть что-то связанное с Рафаэлем, так это будущее. Наша беседа становится такой искренней и смелой, и никаких камер. Они и не нужны, чтобы запечатлеть в памяти этот день. Не нужны. Всё, мало по малу, фраза за фразой, находит своё незабываемое место.
– Не будем делать фотографий, сделаем это во время следующего обеда, и он не будет последним, – говорит мне Рафаэль.
Продолжительная и прекрасная сцена останется в личном пространстве нашего взаимного уважения. Находясь перед Рафаэлем, я не лукавлю в разговоре с ним. Он даёт мне возможность чувствовать себя комфортно, называя меня другом, зовёт меня Пепе, как это делают мои близкие. И я замечаю, что моей естественности и непосредственности, с которой я поддерживаю наш диалог, способствуют необыкновенная человечность и чуткость этого величайшего артиста.
Он доверяет мне, а потому он так спокоен со мной. И тут я ему выдаю:
– Знаешь, я не посвящаю себя теме «Salvarme»! Я всего лишь один из тех, кто желает тебе счастья в этот потрясающий период твоей жизни.
Он мне говорит о том, что не знает, когда наступит конец и придёт тот день, когда ему нужно будет взять, как он это называет, длительный отпуск. Я его слушаю, но при этих словах я не смотрю ему в глаза, отвожу взгляд и срочно ищу хоть какое-то место на скатерти, где могли бы укрыться мои страхи. Я не отвечаю ему ничего. Ничего. Но мы оба отлично знаем, как бы тяжелым нам это не казалось, это истина человеческой жизни, где есть начало и конец, и последнее «прощай». И, чисто в духе Лорки, очень по-андалузски, заигрывая перед Рафаэлем, я говорю ему, «что не хочу видеть её», как будто и не знаю, что рано или поздно мы все уйдём. Богом нам даётся лишь время в кредит, в течение которого длится то, что мы называем жизнью, чтобы мы любили друг друга. И то, что касается Рафаэля, закончится тем, что вернётся в руки его Хозяина, Великого кредитора. Того, кто так любит его и кто улыбается ему все эти годы с того самого момента, как услышал его игру на барабане.
«Что я не хочу видеть её», андалузец Рафаэль. И я знаю, что когда тебя не будет, всё будет совсем по-другому.
Когда тебя не будет, мир театра, частью которого ты являлся, с таким успехом присутствуя в нём, с огромным трудом будет пытаться вырваться вперёд, чтобы суметь заполнить тысячи мест в залах и выставить табличку о том, что все билеты проданы.
Появятся другие певцы, и по правде сказать, они уже появляются, претендуя заменить того, кто незаменим. Они попытаются занять первое место, быть в центре внимания, появляться на обложках журналов, объявлять себя звездами телевидения, главными действующими лицами всяких программ, стать объектами слухов, предметами критики, вызывающей полемики… Но это будет не то. Это будет что-то другое, это будет не Рафаэль.
Когда тебя не будет, перестанет существовать единственная и неповторимая манера исполнять песни, уверенный и решительный способ выхода на сцену, смелой поступью, не боясь дойти до кромки, в поисках надёжного обожания публики, которая ждёт тебя всегда стоя, находясь по другую сторону прожекторов, когда ты оставляешь за собой освещённую сцену. То, что начиналось с тобой, и уйдёт с тобой. Хотя лучше бы это произошло с тем, кто задумывает воспользоваться твоим уходом, чтобы превратиться в патетического имитатора.
После тебя останется бесконечная и суровая пустота, с которой миру музыки придётся смириться; придётся через силу проглотить горечь; огромный кусок рухнувшего неба без звёзд, которое нам придётся привыкнуть видеть лишь частично, так же, как мы были вынуждены привыкнуть к тому, что остались без Маноло Караколь, без Хуаны Рэйны, без Росио Хурадо, без Дуркаль, или к тому, что остались без той неземной, которую звали Лолой Флорес.
Когда тебя не будет, зрители перестанут надевать свои лучшие праздничные костюмы, чтобы прийти на дебют. И гримёрные театров всего мира, видевшие тебя в своих стенах, потеряют священную атмосферу, которую ты вносил с собой, вверяя себя этому образу – фигурке Хесуса Мединасели.
Когда тебя не будет, перестанут рассказывать о том, что какой-то артист приезжал в театр за три часа до начала спектакля, усаживался один, в партере, вдыхая старые запахи старинных подмостков, проходил пядь за пядью пространство, где через некоторое время ему предстояло исполнить настоящий обряд страстей и безумств той религии, в которой лидируешь ты один, с миллионами, обращёнными в веру во всемогущего Рафаэля, создателя всего видимого и невидимого, принадлежащего к уникальному стилю.
Когда тебя не будет, уйдёт в историю твой способ прокладывать дорогу песне: от города к городу, от площади к площади, не зная ничего о том, что такое маркетинг, выживая в голодных турне, когда нечего было есть; и когда это был единственный способ петь в то время, как твои близкие, твоя семья, спали все вместе в одной комнате, и ты хотел вытащить их из этой тесноты. И с храбростью, вызванной гневом, когда после выселения ты увидел свою мать на лестничной площадке со всеми пожитками вашего скромного жилища.
Молодые люди, которые мечтают сегодня о том, о чём мечтал ты, им не приходится испытывать нехватку самого необходимого, не приходится кружить караванами и совершать то, что называется “Noche de ronda”, и всё время страдать из-за расходов, которые не компенсируются. Возможно, как сказал Умбраль, ты – последний артист, сделанный вручную. И уже больше никто не сможет поприветсвовать публику, как ты, встав на колено, как ты, расчувствоваться, как ты, засмеяться, как ты. Никто не сможет двигаться, как Рафаэль. Никто не распахнёт объятия, как ты. Никто, как ты, не забросит на плечо пиджак. И будет непросто, очень непросто, увидеть, как публика принимает стоя другого певца, да так, чтобы казалось, что из-за оглушительных аплодисментов концерт уже заканчивается, в то время, когда он только что начался.
Когда тебя не будет, публика будет менее требовательной, даже менее, чем сейчас. И для многих это покажется очень подходящим моментом, чтобы занять мизерное пространство, которое было для них недоступным в то возвышенное время, когда ты служил примером.
И когда спектакль нужно будет продолжать, зная, что появление Рафаэля уже невозможно, чувство сиротства и бесконечной потери охватит международную эстраду. Должно будет пройти много лет, слишком много, для любого артиста, который не был тобой и не разъезжал по миру, пожиная успехи повсюду, чтобы спокойно не замечать отсутствие того, кто был вездесущим. Твой «длительный отпуск» вызовет странное чувство, которое остаётся после ухода тех, кто был и кто является самой сутью того, что вы делаете. Это странное чувство возникло, когда ушла Пиаф, когда ушёл Шевалье, когда ушёл Гардель, день, когда ушёл Синатра, Элвис, Ленон или Харрисон… Тогда придётся обратиться к твоим дискам, твоим фильмам, как бы вызывая из тьмы твоего отсутствия возвращение лучшего артиста золотой эпохи искусства, в которой ты был всем. ВСЕМ!
Перевод Елены Абрамовой
29.10.2014г.
