Las mil y una noches de Raphael. 1998
ТЫСЯЧА И ОДНА НОЧЬ РАФАЭЛЯ. 1998
Вы отлично знаете его, потому что он поет, и потому что он ТАК поет. Тихо-тихо мы сунули нос в жизнь такой личности, как Рафаэль, в ключевые моменты, когда он находится дома, в гримерной, или на репетициях разбирается с проводами и прожекторами. Ровным счетом в ту его жизнь, которую он ведет на протяжении уже тридцати пяти лет – из отеля в театр и из театра в отель, и так тысяча и один раз.
После выхода на сцену Рафаэля громко приветствуют его безусловные поклонники, которые будут видеть его в театре Imperial до 15 числа.
Свою штаб-квартиру он устроил в отеле Alcora. Постоянством он считает возможность в течение двух недель не думать об укладке чемоданов и забыть о самолетах и изменениях в расписаниях, которые вызывают у него бессонницу. В указанном отеле прекрасно знают о его моно диете: овощи, овощи и овощи, щедро приправленные целой рекой растительного масла, которая заставила бы поперхнуться Фишлера (возможно, Франц Фишлер, в 1995-98 был в Совете Европы комиссаром по земледелию и аграрному развитию – прим. пер.). Его единственная трапеза за весь день – обед, и лишь иногда он добавляет рыбу, которая, как овощи, должна быть только вареной, и два яйца в неделю.
Вода в течение всего дня для него также важная составляющая, он подсчитал, что выпивает около двадцати бутылочек минеральной воды. Возможно, именно поэтому в его псевдониме красуется ph, а когда на больших пальцах начинает облезать кожа, это показатель того, что ему не хватает жидкости.
Основное условие, чтобы быть в форме – это хорошо спать, и к тому же долго. Как артист он считает себя очень дисциплинированной личностью, он не прекращает думать об общественном мнении, и когда заканчивается концерт, хочет отдать должное своим поклонникам, чтобы вернуться в отель и отдохнуть. После подъема он уходит в комнату, которую его секретарь, Алисия Мак-Карти, превратила в передвижной офис, и начинает диктовать ей письма для отправки по факсу и занимается всеми своими обязательствами. Главным офисом в Мадриде руководит его старший брат, Франсиско Мартос.
Не бывает дня, когда он проводит в театре меньше семи часов
Можно было бы подумать, что Рафаэлю, пристрелявшемуся к музыке не хуже афганского партизана, нужно немного времени для подготовки к концерту. В прошлую среду, перед его первым выступлением, он приехал в Imperial за пять часов до прихода публики. И в остальные дни происходило практически то же самое, так что это было не только стремление отработать все детали премьеры. «Встав после сиесты, которая продолжается восемьдесят минут, и нет никого, кто мог бы ее нарушить, я уже чувствую себя в отеле неспокойно и говорю своим сотрудникам, чтобы они отвезли меня в театр, всегда найдется, что проверить или улучшить (освещение, звук…), еще раз прорепетировать с музыкантами… Никогда не знаешь, что тебе могут подстроить домовые, приходится быть начеку, и кроме того, два часа перед выступлением я концентрируюсь и молчу, чтобы сберечь голос».
Я зашел в зал, когда он репетировал, а театральные уборщики работали пылесосами и перьевыми метелками, приводя в порядок партер, и был удивлен тем, что услышал и увидел его в том же виде, что и на концерте – в черном, с полным набором жестов во всей их красе, в то время как две девушки из его хора и пять музыкантов выглядели именно, как на репетиции. Проверяя звук и свой голос, он не просто исполняет песни, но раз за разом быстро обрушивает на зал свои яростные вокальные пассажи (или удары кнутом?), эти рискованные штучки, неотделимые от его стиля.
Потом вдруг пробует свой выход в пончо, или напоминающую о фламенко чечетку, или обследует какую-нибудь из тех подвижных деталей, что соединяют звук и инструмент, и которые не должны скрипеть. Когда заканчивается проверка, он просит, чтобы ему принесли минеральную воду, чтобы водвориться в гримерной, святая святых каждого артиста, где он обращается к Христу из Мединаселли, единственному связанному с религией предмету среди его вещей.
Подпись под фотографией вверху: Рафаэль в своей гримерной дает автограф Эулохио Серрано (на первом плане) на собственной фотографии, сделанной в театре Coliseo. Справа – он во время проверки звука.
Подпись под фотографией внизу: От рыдания до шуточек – две из множества граней, которые он демонстрирует на своих концертах, напоминающих марафон.
Рафаэлю нужно мало багажа, потому что он не гримируется для того, чтобы петь, а чтобы причесаться, ему хватает его самого. Уже известно, каков его официальный наряд – рубашка, ремень, брюки и черные ботинки. «Каждую неделю я получаю три новых комплекта брюк и рубашек, они просто истлевают от обильного пота и живут лишь неделю. Я заказываю их по телефону Пабло, моему портному, поясняю, не поправился ли я и не похудел ли в том или ином месте, и он присылает мне идеально сидящие вещи. И лакированные ботинки тоже приходится обновлять достаточно часто».
За 35 лет он сам брал автографы? Рафаэль тоже оказывался по ту сторону барьера, «я очень восхищался, например, Ивом Монтаном, у которого был не лучший голос, но его манера подавать себя производила впечатление. В Париже я попросил автограф у Эдит Пиаф, и кто бы мне тогда сказал, что через шесть месяцев я буду выступать в том же самом театре. В Лондоне то же произошло с Джуди Гарланд, у которой я попросил автограф, и у ее дочери, Лайзы Минелли, тоже, а через некоторое время мне пришлось ускорить мой дебют из-за ее смерти».
Минуты бегут, и Рафаэль вспоминает о своей семье, привычной к расстояниям и поездкам. Наталия Фигероа, женщина его жизни, заезжала в Севилью. В среду приехал его сын Хакобо, которого привлекает работа кинорежиссера, он сопровождал отца в его последней поездке, чтобы снять документальный фильм обо всем, относящемся к его концертам.
Его сын Маноло, которому 19 лет, совмещает свою учебу с увлечением – играет на ударных в группе «альтернативного рока» – именно так он называет то, что он делает со своими друзьями в огромном зале, занимающем цокольный этаж семейного дома в Мадриде (Рафаэль говорит, что это кинотеатр/репетиционный зал на триста человек). Его дочь выбрала для себя профессию реставратора, вооружившись терпением для борьбы с готическим или романским искусством.
«У меня тоже были кумиры, например, Ив Монтан, и я стоял в очереди перед гримерной, чтобы получить автограф Эдит Пиаф или Джуди Гарланд»
Его, как отца, никогда не раздражало то, что дети не захотели следовать по его стопам, «я всегда делал то, что мне хотелось, и сейчас я должен предоставить детям такую же свободу, если, конечно, они пойдут правильным путем».
Приближается время концерта, и улицу Сьерпес заполняют как меховые пальто и драгоценности, так и молодые люди, взгляды которых выдают принадлежность к богеме. Люди, которые не выходят из дома по вечерам в рабочие дни, тем более, зимой, задолго до этого дня купили свои билеты, чтобы посмотреть на Рафаэля и услышать его. Когда появляется их кумир, они дружно встают и награждают его такой овацией, какую многие другие мечтают услышать хотя бы в конце выступления.
Самые навязчивые дамы его возраста допекают его своими комплиментами. Другие, пришедшие с подругами (супругов они оставляют у телевизоров) заполняют проход в партере, чтобы припасть к ногам певца. Если Рафаэль поет «que nada pasa entre tu y yo» («что между мной и тобой ничего не происходит», вероятно, цитата из «Sabes que pasa?»– прим. пер.), они отвечают «Porque tu no quieres» (потому что ты сам не хочешь). Ему говорят «красавчик», «лакомый кусочек» (дословно «черная нога» – испанская эксклюзивная ветчина – прим. пер.)», «как здорово ты ходишь», «я посажу тебя в клетку, ты так хорошо поешь кенаром...». Беспределу жестов Рафаэля соответствует словесный беспредел почтенной публики.
Подписи под фотографиями внизу:
Подпись под фотографией вверху:
Он старается вести размеренную жизнь, избегает тратить время на светские мероприятия, чтобы быть максимально отдохнувшим к моменту, когда надо петь.
Мало кто знает, что он делает, когда уходит со сцены и возвращается на нее. За боковыми кулисами находится маленькое зеркало, щетка для волос и полотенце, чтобы он мог в мгновенье ока привести себя в порядок, и почти не остается времени обмениваться замечаниями со своими сотрудниками. У него профессионализма больше, чем надо, чтобы справиться с любой ситуацией, и он лучше, чем кто бы то ни было, знает, как все это делается на протяжении двух с половиной часов представления.
Загораются люстры и довольная публика уходит. Самые неуправляемые (среди них преобладают женщины) пытаются пробиться к дверям гримерной. Им придется немало подождать, чтобы РАФАЭЛЬ превратился в Рафаэля Мартоса и принял их всех разом, и его короткое появление они запомнят крепко–накрепко, оно станет послесловием к одной из тысячи и одной ночей, проведенных среди четырех стен театра, четырех опорных точек жизни артиста, сломавшего все стереотипы.
Перевод А.И.Кучан
Опубликовано на сайте 28.03.2010
