El nuevo Raphael.1972
НОВЫЙ РАФАЭЛЬ.1972
Ту песню, что он поет, арию паяца, он предпочитает исполнять среди разноцветных шариков, которые лопаются, когда попадают в луч прожектора. В конце он приветствует публику, склонившись, словно версальский паж перед королем-Солнцем, потому что так он приветствовал ее в первый день, «чтобы скрыть свое смущение», а может быть, и страх, и с тех пор не перестает повторять этот жест. Так автор этого репортажа набрасывает человеческий и полный портрет, на котором нет ни единой тени - портрет нашего артиста, получившего наибольшую международную известность, Рафаэля.
НАТАЛИЯ: «У Рафаэля лицо хорошего мальчика, заблудившегося в лесу».
Пеман
Скоро мальчику исполнятся первые тридцать лет. Уже. Когда ему стукнет шестьдесят, он скажет, вскинув голову и возвысив голос так, чтобы его услышал весь мир:
- Я никогда не брошу петь...
И потом, прерывая течение беседы, скажет в интервью о том, что является двигателем его жизни:
- Я буду петь всегда, до дня моей смерти, пока не уйду, как Пиаф.
С того момента, как он узнал ее, он полюбил ее так, что в своем доме, который уже поднимается в окрестностях Мадрида, среди пейзажа в духе Веласкеса, на фоне которого я вижу Наталию с распущенными волосами верхом на лошади, словно на полотне сегодняшнего Пантохи,* он установит «Воробья» (прозвище Пиаф – прим.пер.). Так он любит Пиаф. В его воспоминаниях, записанных и растиражированных сотнями репортеров всего мира, биографов, возникших в срочном порядке, и фривольных журналистов, повторяется то, что он однажды со слезами на глазах сказал, с сотней франков в кармане бредя под дождем по Парижу из фирмы Барклая, перед сверкающими афишами Олимпии:
- Когда-нибудь я буду петь здесь, и я буду как она... как она...
Подпись под фотографией вверху слева: над этим строчками слева – парад в Нью-Йорке в День расы** на Пятой авеню, и повозка, на которой стоит портрет Рафаэля, словно портрет политического лидера, возвышающийся над морем девушек, одетых в униформу… Это были поклонники из Нью-Йорка, из «Клуба Рафаэля». Справа – характерная поза певца.
Бедная Пиаф! Я вижу ее прямо сейчас, закрыв глаза, там, в соблазнительном платьице привратницы, в серебряном луче света, засыпанную сотнями букетов, с сильно накрашенными глазами, с вытянутыми по швам руками, и короткой стрижкой, словно она только что вышла из женской тюрьмы... Бедная Пиаф! Да простит меня Бог, но... почему мне так напоминает воробья этот щегол из Линареса, на которого я смотрю сейчас, в его драном костюме клошара для исполнения «Ma pomme »? Почему?
Подпись под фотографией вверху: Пока еще недавний снимок Рафаэля и Наталии незадолго до свадьбы
Рафаэль сказал:
- Да, я словно птица, которая летает над домами, летает над этим миром. Щегол, который точно умрет, если перестанет петь.
Где его золотая клетка? Это весь мир. Я вижу его в глубине синих глаз Наталии. Я вижу его на фоне хорошей керамики и высоких, напоминающих скалы, башен Толедо. Однажды, не помню в каком году, не так давно, в позолоченной комнате Марии он мне сам признался:
- Тико, у меня кровь не согревается...
Он умывается горячей водой и холодной водой. По совету Ингрид Бергман, которая тоже так делала. Рафаэль сейчас, когда его имя пишут уже с «р» и «h», чувствует себя словно***... Но это Рафаэль, окрещенный так в такси, когда он с Гордильо ехал в фирму Филипс, в Делисиас (когда та была в районе Делисиас). Это было словно сияние над головами. Словно дух святой на благочестивых почтовых открытках над головами добрых апостолов.
- Мы вставим «р» и «h»... в середину.
Бог их благословил. Сегодня я смотрю на него и вижу, сказал бы я, другим. Я не рискую сказать – иным, потому что это слово скандально запятнано. До того, как он познакомился с Наталией, или, по крайней мере, до того, как он познакомился с ней до конца, когда они еще не были женихом и невестой, «мы больше чем друзья», мальчик признался мне:
- Посмотри – я слушал себя на магнитофоне – посмотри, у меня даже голос изменился. Раньше у меня был голос ребенка…; а сейчас – мужчины…
- Некоторые двери передо мной открылись; другие – закрылись...
Наталия. До Наталии был Рафаэль с «р» и «h». До Венеции. И другой Рафаэль, в самом деле, после Наталии. Мужчина, который по-прежнему не пользуется одеколоном, который иногда позволяет себе глоток пива, который никогда не курил. Испанский певец, больше всех известный в мире. Из цветов ему нравятся гвоздики, он дважды перечитал биографию Шарлот.**** «Моя песня – любая – это трехминутный спектакль». Он потихоньку молится своему Христу из Мединасели, ему нравится художник Тино Грандио и в его холостяцкой квартире, которую он теперь делит с женой, есть зеркала, потому что так решили дизайнеры. Иногда он в одиночестве поет «Странники в ночи», но Синатра ему не нравится. Он собирает книги по искусству и золотые диски, и любит играть в покер, или, может быть, в бриску, втроем с братьями. Его рост – метр семьдесят, плюс еще, скажем, пять сантиметров за счет сценических ботинок. Он никак не заботится о голосе. Его дом в Нью-Йорке белый, а портик там – точно как в доме президента. Он одевается в черное… у него все тот же неизменный портной – Кристобаль с улицы Орталеса, которые одевал его уже много лет, с тех пор как он перестал по необходимости сам шить себе жилеты и брюки - печальное воспоминание о...
Подпись над фотографией внизу: Его первый успех: первая премия на фестивале песни в Бенидорме. Жест юного артиста, который заставил мир перевернуться. Рафаэль в то время, когда он начинал записывать пластинки. Он в шоу Петулы Кларк на Би-Би-Си в Лондоне.
Подпись под фотографией вверху слева: «До Наталии был Рафаэль с «р» и «h». До Венеции. И другой Рафаэль, в самом деле, после Наталии»
...о тех днях, когда он был учеником портного в Куатро Каминос.
В Америке у него есть фирма грамзаписи для того, чтобы записывать других певцов; он мечтает купить театр, за ним уже стоят более миллиона долларов и шале в Малаге, названное «El Tamborilero», как та рождественская песня, которую он пел в безрукавке из овчины и с посохом в руке. Его мать зовут Рафаэла; его отца – Франсиско. Письма он пишет от руки, и своим родным звонит по телефону из любой дали.
Он тратит налево и направо, его не волнуют деньги, как парня, распевающего куплеты, и он любит Наталию со страстью и восхищением. Он не водит машину, хотя мог бы это делать. «Однажды я попал в аварию, по дороге из лагеря в Кольменаре; я был еще не очень известен и очень переживал… это пугает больше, чем смерть, потому что можно навсегда остаться обезображенным или ни на что не годным.» У него три машины, но его возит водитель, а теперь – Наталия. Он обожает мима Марселя Марсо. Почему Рафаэль не может сыграть Иисуса Христа – суперзвезду? Он много раз видел его в США, во Франции, в Лондоне...
- Я верующий и практик…
Но он не обвешан образками и не держит в приемной переносной алтарь, как тореро из тех, кто балуется спиртным.
Как-то говорили, что он был возлюбленным Авы Гарднер. Ава, которой недавно исполнилось пятьдесят лет – мы пошлем ей букет гардений – сфотографировалась с ним на горячем песке Акапулько – босиком, обняв его за талию. Рафаэль никогда не проявлял склонности к романам, хотя есть книги, озаглавленные «Рафаэль и женщины его жизни». Мальчик из Линареса позволяет себе любить не торопясь и без кипения в крови. Однажды он признался другу – репортеру:
- Женщина моей жизни – это моя мать...
До тех пор, пока не появилась Наталия. Я вижу его на этих снимках с израильской певицей, американской девушкой, английской актрисой... Даже с позолоченной тенью Уберон,*****в его доме с растениями и мехами, стоящем в самой красивой мексиканской бухте… Я вижу его рядовым, на обтрепанных снимках из альбома, и «гангстером» в фильме, и современным семинаристом.. Я вижу его в той комнате в Лас-Пальмас, где однажды мы долго беседовали, перед тем как его, словно Пиаф, засыпали на сцене цветами, с неизбежной свитой девочек-подростков внизу, вижу у подножия пальм, спящего среди драконовых деревьев, с цветком эстерлисии в руке…
- Конечно, я люблю детей. Очень. И Наталью тоже. У нас будет то, что Бог позволит нам иметь, и тогда, когда он захочет…
И он и она счастливы, потому что ждут своего первого ребенка, который наполнит светом и смехом их новый дом.
Он пишет для себя: несколько стихотворений, кое-какие размышления, которые потом хранит. Пять, шесть дней; и в конце концов, рвет их. «В течение моей жизни некоторые двери открылись передо мной; другие закрылись…» Он глубоко вздыхает. «Но я все еще человек и не таю злобы…» Ему не нравится, когда его называют тем, что он есть – легендой, звездой. Ему хочется, чтобы ему говорили «артист», просто «артист». Ту песню, что он поет, арию паяца, он предпочитает исполнять среди разноцветных шариков, которые лопаются, когда попадают в луч софита. В конце он приветствует публику, сложившись пополам, словно версальский паж перед королем-Солнцем, потому что так он приветствовал ее в первый день, «чтобы скрыть свое смущение», а может быть, и страх, и с тех пор не перестает делать именно так. Если не в душе, то в памяти остались неприятные моменты, когда ему пришлось страдать самым настоящим образом. И таких моментов было немало. Ох! Тот день, когда, будучи еще ребенком, придя домой в Куарто Каминос, он увидел семейный матрас, на котором они спали, у ворот, в окружении любопытствующих!... Такие вещи не забываются. Рафаэль отгоняет их своей маленькой бледной рукой. Он не любит солнце, и оно ему никогда не нравилось; Наталия сказала ему «да», давай создадим образ, не похожий на того младенца Иисуса, баловня судьбы, от которого кружились головы у пятидесятилетних дам и девочек с юношескими прыщами. Сейчас это повидавший мир мужчина, у которого кости лица, щеки и глаза явно отражают всю его жизнь, заполненную печалью и трудом. Он меньше смеется, о, этот его хохот, оглушительный и непосредственный, отголоски которого заполняли наши интервью! Рафаэль улыбается, теперь он улыбается больше, сжимает руку Наталии и слушает…
Новые послы аплодируют ему: «Он поет больше и лучше, чем Том Джонс»
Его история, безусловно, была суровой. Сейчас он снимается в фильме, который будет назваться «El pozo». Как-то, несколько лет назад, я написал для него историю, озаглавленную «Золотая цепь». Это история о страсти и крови. Я положил ее на стол в его «штабе». Ей не повезло. Но я разглядел кое-кого в Рафаэле, в котором по другую сторону того мальчика, еще не прошедшего горнило жизни, скрывается мужчина, который стоит, положив руку на эфес шпаги. «Твои далматинцы. Бруно и Пенелопа, еще живы? Ты похоронил кого-то в саду твоего…
Сверху вниз: 1965 год - Рафаэль с супругой главы государства и Лолой Флорес. Хихон – он под защитой своих страстных последователей. 1967 год - он со своей матерью, приехавшей в Барахас, чтобы встретить его после возвращения из Мехико. 1966 год - его объявляют «Popular de pueblo» (типа «народный артист»). 1971 год – знаменитый концерт в Барселоне.
Подпись под фотографией вверху: Я не люблю ездить, не зная, чем себя занять. Я хочу узнать страны, которые я посетил… Поэтому мне нравится гулять пешком везде, где бы я ни оказался…» - утверждает Рафаэль.
... дома, кого-то из тех, кто умер – в саду, где растут только ивы и нет акаций, потому что тебе приятно смотреть на непричесанные деревья?» Иногда он подолгу молчит. Он уже VIP. Однажды в Париже он напился. Наутро у него болели все кости и немного – шрамы на душе. Если бы его раны не затянулись, он бы уехал туда, я уверен, с выражением отца Дамиана с картины Бенито Прието, потому что очень уж долго голодал этот баловень славы, отыскивающий последнюю монетку; тот, что с неугасимым огнем надежды бродил по улицам неприветливого Мадрида, держа в руке звезду, зажатую в кулаке.
- Нет, мне это не нравится, мне по-прежнему не нравится созерцать искаженные картины.
Это уже данные для психиатра. Несколько дней назад в Голубом зале вашингтонского отеля Shoreham новые послы аплодировали ему. Мэгам Розенфельд, ведущий светскую хронику, написал тогда: «Он поет больше и лучше, чем Том Джонс».
Черт возьми, потому что это весомое суждение, которое многим покажется неосторожным. Ему нравятся пиджаки из черного бархата, один из них он надел в Нью-Йорке на дефиле в день открытия Америки. О, эта Пятая авеню, повозка, над которой был портрет Рафаэля, словно портрет политического лидера, возвышающийся над морем девушек, одетых в униформу, играющих на волынках и пианолах. Это были поклонники из Нью-Йорка, из «Клуба Рафаэля». Ему идут брюки в талию, расклешенные снизу, как нога слона. Он не носит колец. В России - я еще расскажу про Россию - он «больше чем кто бы то ни было».
Недавно ваш журналист дал в Москве автограф – честное слово. Причина:
- Напишите мне здесь, что Вы - друг Рафаэля! Что завтра скажут у меня в институте!
Россия: сто тысяч человек в московском Дворце спорта
Это был холодный и снежный день на Красной площади. Мы с другими четыремястами тысячами людей встали в очередь, чтобы увидеть дедушку Ленина в свете прожекторов. Россия – кое-что очень значимое в жизни мальчика из Линареса. Билет в театр в день его выступления официально стоил шесть рублей. За три вы могли послушать Венский симфонический оркестр. Он сфотографировался около Каспия, завернувшись в красивое меховое пальто. Купил несколько икон. В Тбилиси он выступал перед шестью тысячами зрителей. «Yo soy aquel» - сказал он в четырехстах километрах от китайской границы. Вокруг него заработал черный рынок, из-за которого многие угодили в Сибирь добывать драгоценные камни и охотиться на лисиц. Ему постоянно присылали розы от министра культуры (Екатерины Фурцевой – прим.пер.). У полиции возникали проблемы, когда он шел в театр. Рафаэль уехал в Ленинград с полным чемоданом испанских консервов. В московских кинотеатрах все еще показывают «Пусть говорят». Девушки учат испанский, чтобы «понимать Рафаэля». Сейчас я вспоминаю, что было время, когда Рафаэль Мартос грезил с открытыми глазами, хотя никогда не говорил этого вслух, о том признании, которое получали другие… В тот день, когда он пел в Ленинграде, цветы подорожали. Советские юноши – да, все было именно так, как я пишу – в его честь меняли свои красивые звучные имена Василий и Васильевич на «Рафаэль» с «p» и «h». Он всегда заходит в Эрмитаж. В Москве, где были запрещены плакаты, он сфотографировал один, на котором было написано «Россия твоя, возвращайся поскорей». Кинорежиссер Григорий Козинцев, поставивший «Дон-Кихот» и «Гамлет», следовал за ним, куда бы он ни шел. Художник Петр Фомин, рисовавший советскую партийную элиту, каждый год показывает ему свои новые картины…
В Баку его именем хотели назвать улицу, где зимой лежит снег до самых балконов и ездят сани. Сто тысяч человек, это больше, чем встречало при приезде Никиту, да покоится он с миром, собрались, чтобы увидеть его в московском Дворце спорта. В России люди, желавшие взглянуть на него, приезжали за триста пятьдесят километров… и это при том, что им надо было просить разрешения, официального разрешения, чтобы выехать из крупных городов на расстояние свыше сорока миль! (вероятно, заблуждение автора: запрет удаляться более чем на 40 км от места регистрации действовал там только для иностранцев – прим.пер.)
И ради чего все это?
Наталия в его жизни; его призвание – петь
Рафаэль – это пламя под снегом. Он поет, пока не сломается, пока не разлетится на мелкие кусочки. Каждый день повторяется одно и то же, где бы он ни был. Самые суровые его критики признают, что «он отдает все, что у него есть, будь то на народном празднике или в лондонском «Talk of the town». Это правда. Я не согласен с тем сухим словом, которое в свои определения Рафаэля милостливо вставляют те, кто отказывает ему в хлебе-соли: «Он профессионал». Это неуклюжее, жалкое и грустное слово. Но Рафаэль выше всего этого, он плывет как Сан Хуан де ла Крус, он знает, что хранит в себе, чего он хочет, и куда он может и должен прийти. Все это был бы звук пустой, если бы он не основывался на установленном факте. У Рафаэля остается завод на длительное время – навсегда. Он в середине своей карьеры. У него индивидуальный стиль и изумительный голос. Его имитируют во многих театрах, от Эстесо до Фернандо Варгаса, от Пахарес (Андрес Пахарес (1940), исп актер – прим.пер.), с его пиджаком через плечо, словно он вышел прогуляться, до Кассена, который поет. Но все это за пределами наших интересов. Его голос неповторим. У него свой стиль, свой голосовой поток. Он работает всегда, даже если кажется, что он отдыхает. Его биограф Тосильдо, Альфредо Тосильдо, который хорошо узнал его и …
Три эпизода из его самых известных фильмов: «Не простившись» Эскрива; «Хулиган», того же режиссера; и «Барабанщик».
Подпись под фотографией: Наталия и Рафаэль незадолго до того, как они подтвердили слух о помолвке. Ребенок, которого они ждут, осчастливил эту популярнейшую пару.
… и который написал строго документальную книгу о Рафаэле, всегда говорил: «В Рафаэле хорошо то, что знает, чего он хочет, и что он может дать». Это лейтмотив его жизни. «Да, Наталия – моя любовь; но мое призвание – петь». Это словно доспехи крестоносца. Они его спасают, даже если сам он не бережется, и самые сложные партии он выигрывает при непосредственном общении. Я знаю людей, которые не слыхали о нем, но он завоевывает их, просто искренне поговорив с ними. У него харизма неординарного человека. Слово «завтра» очень беспокоит его. Он знает, что завтра ему тоже будет чем заняться. А прошлое… Как плакали суровые русские, когда звучала его «Balada de la trompeta»!..
И сейчас я вижу его также на обеде, которые устроили его поклонники в Барселоне. За несколько дней до этого из зала в него метнули нож. Эта новость, естественно, широко комментировалась. На всех уровнях. Председатель клуба, разрезая на обеде в честь живого кумира огромный торт, сказала эти чудесные слова:
- Вас любят…. мы все любим Вас... да; но мы влюблены по-другому… мы любим Вас иначе…
Вскоре выяснилась история с ножом: «Это была поклонница, которая с последним цветком бросила кухонный нож, который она прихватила из дома, бедняжка!».
Жуткая история со счастливым концом. Бедное создание! Она принесла в амфитеатр нож, которым резала картофель и лук, вместе с букетом цветов, купленных на Рамблас (бульвар в центре Барселоны – прим.пер.), чтобы отсылать их, один за другим, как послания из ее последнего ряда… и дрожа… вырвалась стальная пластинка, предательница!
Это прямо сюжет для «песен слепцов». Ему посвящали песни, стихи, пасодобли. Я держу в руках признание одной из его последовательниц, которое больше похоже на священное писание: «В этом году мы встречались два раза и были переполнены эмоциями. После этого нам не нужно видеть Вас, чтобы любить и поддерживать Вас. Нам достаточно знать, что вы поете, что Вы здесь и живете в том же мире, что и мы…»
Никто не скажет больше этого обычному человеку. Рафаэль улыбается, он бережет своих последователей. Он понимает, что значат его отношения с общественностью для его неутомимых поклонников. Словно гражданская гвардия, его верные девушки день и ночь сменяют друг друга у дверей его дома, хотя знают, что этой ночью там, наверху, он спит с Наталией.
«Я не чудо, я рабочий песни»
Он не тот человек, чтобы витать в облаках. Нет. Его корни вросли в асфальт. «Я не чудо, я рабочий песни». Его пропитывает одиночество. Оно его волнует. Он поднимается рано. И если может, ложится рано. Он слушает старые пластинки. Фламенко его захватывает. И в нем, если слушать его не спеша и негромко, есть некая застарелая надрывная боль, как у исполнителя фламенко. Иногда он, помимо Пиаф, ставит пластинку Фосфорито (Антонио Фернандо Диас (1932), исп. исполнитель фламенко – прим.пер.) или Караколя (Маноло Караколь (1909-73) – исп. исполнитель фламенко – прим.пер.). Американцы выдумали абсурдный, скандальный брак, заключенный в северной стране по всем правилам. Он признается, что никогда никому не делал зла. Он с твердостью читает письма последних «камикадзе» - рафаэлистов, письма, которые они пишут Наталии. Теперь писем с именами и фамилиями больше, чем анонимок, и в них Наталию приговаривают к смерти. Из-за любви, ясное дело.
- Я не люблю ездить, не зная, чем себя занять. Я хочу узнать страны, которые я посетил… Поэтому мне нравится гулять пешком везде, где бы я ни оказался..
Он рассказал про все-все (он утверждает, что про все, ну возможно, что почти про все) в своей книге «Десять лет и один день». Это автобиография, в которой много чего будет. Иногда там будет появляться его гастрит. «Жаль, что нельзя рассказать так, как делают многие, о том, что у меня на сердце. Я знаю, что это гораздо более романтическая болезнь, но…»
В его самой интимной холостяцкой комнате стоит железная позолоченная кровать и висит картина с изображением кота. Грандио элегантно нарисовал его в белых тонах, словно монаха Коссио (Мануэль Бартоломе Коссио (1857-1935), историк искусства, в начале ХХ в. превозносил Эль-Греко - прим.пер.). Сам Рафаэль тоже рисует, и неплохо. Он не Караваджо, но тем не менее. Ему нравятся серые цвета, чистые тона предчувствуемого осеннего дня… В комнате с ковром горчичного цвета, над «кушеткой», как говорят в Андалузии, висят афиши: Джеймс Дина, Монтгомери Клифф, Новак… А почему Жаклин Кеннеди Онассис? Он пунктуален; с тех пор как несколько лет назад ему наладили обмен, он потерял, скажем, больше десяти килограмм. Ему нравится толедский пейзаж и серебристые оливы… На первый взгляд он кажется фривольным и поверхностным, незрелым и отдаленным. Это не так. Он быстро завоевывает симпатию собеседника. Он играл в очень старом фильме под названием «Близнецы», который, я полагаю, мы не видели. Но сейчас он занят тем, чтобы его имя чаще появлялось на афишах. Ему нравится сниматься, и, если возможно, то без песен. Он ест мало, но основательные блюда. Бенидорм был для него стартом. О этот незабвенный Бенидорм Педро Сарагосы! Те, кто был рядом с ним, рассказывали мне, что бывали случаи, когда он, спрятавшись от людей, замаскировавшись, избегая славы, шел к своим и по-детски серьезно спрашивал:
- Но... я взаправду так много значу?
Музыкальная болезнь, которая плохо излечивается: «рафаэлит»
Он начинал с того, что получал в день сорок дуро за вечернее и ночное выступление в клубе под названием «La Galera». Он тогда в самом деле растерялся. Он родился в доме номер 2 по улице Баэса в Линаресе. « Я очень люблю возвращаться в мой городок, но не мою улицу, потому что она напоминает мне о горьких минутах моего детства..» И прошлое не притягивает его. Должно быть, для него это слишком тяжело. Как было сказано, остались шрамы, может быть, порой и раны. Вскоре Мартосы переехали в Мадрид, на улицу Лас Каролинас в Куатро Каминас, около Тетуан де лас Викториас. Он был служкой, есть снимки певца в школьном хоре храма Сан Антонио в Браво Мурильо. Он продавал с лотка дыни, чтобы заработать немного денег и сходить в Монтиха (наряду с Кристалом самый дешевый кинотеатр того времени, на Браво Мурильо, 121, где теперь супермаркет LIDL – прим.пер.), конечно, на сдвоенную программу и на галерку. Судя по его биографии - я отсылаю читателя к книге Тосильдо – в школе, в которой он пел, он уже побывал в костюме клоуна. Уже тогда у него был красивый голос. Однажды, когда он с матерью возвращался с рынка, у них украли кошелек. Потом им пришлось переехать жить в Карабанчель. «Холодный грязный пустырь отделял нас от других домов…»
Он о многом мечтал. Скажем, о том, чтобы стать летчиком, или чтобы иметь возможность попивать вермут с оливками на террасе на Гран Виа. Он был посыльным. Он выступал на конкурсах на радио, и чуть не купил радиоприемник, чтобы слушать записи. Однажды на Радио Мадрид его назвали некрасивым. Он вспоминает об этом и улыбается:
- Я такой и есть… Почему я не могу вспоминать об этом с радостью?
Он вызвал к жизни музыкальную болезнь, которая плохо излечивается: «рафаэлит». Тот, кто ее подцепил - потерянный человек. О, этот твист «Perdona Otellо», написанный для него Мануэлем Алехандро… Иногда он ходит босиком. Фиолетовые цветы. Порой кусок хлеба и яичница из двух яиц. Наталия свозила его в Сигуэнсу посмотреть на Doncel («юношу», лежащая статуя Мартина Васкеса де Арсе в соборе – прим.пер.). Иногда он подходит к рабочей студии Хуана Рамона Хименеса, чтобы взглянуть, что там происходит. Но его команда работает, и он об этом знает. Они трудятся для него. Я смотрю и вижу те огромные афиши «Noche de ronda», с которой группа варьете Рафаэля и нескольких других артистов проехала по территории всей Испании. Множество таких холодных дней, такая зима в разгар лета!..
Он покупает много одежды в Англии. Конечно, больше, чем в Америке. Он ходит по антикварам, слушает музыку; Наталья любит, чтобы в вазе всегда стояла роза.
В преддверии нового года я поднимаю бокал за этого нового Рафаэля – у него кожа та же, да походка другая. Я пью за его счастье и его успех. Меня не волнуют те, кто тявкает на него. Но приятель, почему же ты не поступил как Киссинджер?
Это просто. Мы выбрали Рафаэля по многим причинам. Может быть потому, что по сверкающим лестницам он поднимает не так, как все. Медленнее, но непрерывно. Непреклонно. Может быть потому, что мальчик из Линареса уступил место мужчине из Венеции. Или, другими словами, в конечном итоге - артисту мирового уровня. Что положат волхвы в ботиночки Рафаэля из лакированной кожи?
- Чего ты ждешь в наступающем году?
- Телевидение, фильмы, пластинки, кино, гастроли по всему миру… В этом году я не буду останавливаться, как никогда не делал…
Наталия крепко сжимает его руку. Он тоже берет свой бокал с темного окна в испанском стиле. Книги, которые надо прочитать, километры, которые надо проехать, подниматься, подниматься...
- Трудиться, трудиться.
И любовь. Меня, который ощущал удовлетворение, предлагая хронику этой удачно завершившейся пмолвки, сегодня радует возможность нарисовать человеческий портрет нашего артиста, получившего наибольшую международную известность, без единой тени. Да, мы страна, которая поет, может быть, многовато. Почему бы не написать историю нашего первого певца?
От этого милого испуганного ребенка в лесу... дорогой Хосе Мария Пеман, остался только лес. И более того, вы можете убедиться, что Наталия идет, крепко держа его за руку. Лес, в котором двое – уже не лес.
Примечания переводчика:
* Хуан де ла Крус Пантоха (1553-1608) – исп.художник, маньерист
** т.е. открытия Америки Колумбом