XV. Reflexiones necesarias
XV. НЕОБХОДИМЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
Поскольку в этой истории конец определен и уже известно, что главный герой остался жив и нет никакого порочного дворецкого, который оказался бы автором преступления, я хотел бы остановиться на минуту, чтобы высказать некоторые мысли. Они появились после того, как Наталия сообщила мне, что настало время отправляться в больницу, так как появился донор с органом, по полученным данным, совместимым с моими физиологическими параметрами, и что трансплантация возможна.
5 мая (мой день рождения). Хакобо сделал эту фотографию спустя 35 дней после трансплантации - все идет отлично!
Прежде, чем окунуться в тот период, где, в итоге, мне предлагают некий условный парашют, чтобы покинуть пределы адского существования, ставшего жизнью, но который, вместе с тем, вызывает страх, потому что известно – иногда парашют не раскрывается.., то есть прежде, чем начать с того момента, о котором пока не известно, станет ли он полным финалом или же новой точкой отсчета, мне хотелось бы поделиться теми мыслями, которые посетили меня в результате этой длинной череды событий.
Много, много раз я думал о семье донора. Не о лицах, не о месте их жительства, не о типах внешности. Они семья. Сказав это, я имею в виду брата, сестру, отца, жену, сына, мать, дочь, мужа или любого возможного из существующих близких родственников. И вот такой человек разрушен и внешне и внутренне. Когда мы разрушены внутри, вряд ли для нас имеет значение, как мы выглядим, а потому подлинная боль неизбежно сопровождается и внешним разрушением. Человек переживает один из самых тяжелых моментов жизни, когда является смерть в своей неумолимой миссии.
Ко всему прочему, доноры органов обычно являются людьми, потерявшими жизнь в несчастном случае. Это значит, что речь идет не об относительно ожидаемой смерти, которая является логичным завершением старости, продленной максимально, и не о предсказуемом итоге какой-нибудь продолжительной болезни, а о внезапном происшествии, абсолютно немыслимом. Один из самых противоестественных, самых жестоких моментов в нашей жизни – это тогда, когда родители вынуждены хоронить своих детей. Конечно, нам бы очень хотелось, чтобы и наши родители не уходили от нас никогда, и мы чувствуем страшную боль, когда это случается. Это сильно нас огорчает, но мы оплакиваем их, подчиняясь биологическому закону природы, то есть системы, работающей на развитие вида. Таким образом, существует мнение, что мы, человеческие существа, становимся бессмертными, продолжаясь в своих детях, и, хотя я не очень разбираюсь в этих философских вопросах вселенского масштаба, наверное, это все так.
Но мне не хотелось бы пускаться в напрасные рассуждения, к которым приводило мое поражение во многих отношениях, точно так же, как меня втягивали в них в те долгие дни новая сложившаяся ситуация и мое бездействие.
Представьте себе, что вы оказались в семье, которую постигло совершенно неожиданное. Несколько часов назад этот заплаканный муж проводил жену на работу, поцеловав на прощание, будучи уверенным, что вечером они будут вместе дома. Еще только вчера отец, который теперь раздавлен горем, беседовал с сыном о новой должности, о новом направлении в работе или о его планах вступить в брак с девушкой, с которой он бы сегодня куда-нибудь шел. Еще не прошло двадцати четырех часов, как этот парень с потерянным взглядом был с сестрой и ее женихом в кино и, выйдя из кинотеатра, беседовал с ними о фильме. Спустя же два часа ему позвонили, и сейчас он знает, что никогда уже не сможет вновь пойти вместе с ней в кино. Эти примеры можно перечислять бесконечно, и я не хочу обижать читателя подозрением в неспособности себе все это представить, тем более, что, быть может, он знает подобные обстоятельства и по собственному опыту.
Итак, в подобных, самых страшных ситуациях родственников не интересует абсолютно ничего в этом мире, и они задаются вопросом: “Почему у меня?”, “Почему это несчастье должно было произойти именно со мной?”, “Почему не у других?”, “Какие проступки или грехи надо было совершить, чтобы получить подобное наказание?”. Осознание несчастья сопряжено с появлением полного безразличия к тому, что происходит вокруг, и если такой человек мог вчера улыбаться, наблюдая играющих детей, волноваться за старика, переходящего улицу, забавляться, глядя на прыжки щенка, то сегодня он все это воспринимает абсурдным и бессмысленным. И, прежде всего, с момента этой смерти, человек начинает считать, что жизнь к нему совершенно несправедлива.
И вот в такой тяжелый, мучительный и горький момент, появляются незнакомые люди, которые, на первый взгляд, пришли с намерением ободрить, разделить горе. А вместо этого, объясняя, что вопрос срочный, нельзя терять времени совсем и необходимо провести большую операцию, просят разрешения изъять какие-то органы у дорогого существа, чтобы они послужили для продления жизни другого человека, того, кого не знаешь и никогда не узнаешь.
Вот такая ситуация. Не жестокая, не приукрашенная. Не преувеличенная, не сокрытая. Такая сцена ужасна, поскольку человек еще не осознал, что дочь или муж исчезли из жизни навсегда, и их никогда нельзя будет увидеть вновь. В этот самый неподходящий момент, когда для родственников не имеет значения ничто вокруг, появляется незнакомец или незнакомка, которые просят разрешения использовать бренные останки для того, чтобы другой мог остаться в живых.
Сейчас, пережив такое, мы дома – все доноры. Но попробуйте в таком случае честно взглянуть на себя со стороны и предвидеть свою реакцию.
Мне бы хотелось сказать несколько добрых слов в адрес тех психологов, у которых такая серьезная и тяжелая работа. Мы не знаем их имен, они делают некую, внешне отвлеченную, работу, но именно ту ее часть, которая, по сути, оказывается очень личной и без которой вообще ничего не могло бы состояться.
Они должны обладать большой выдержкой, совершенной ясностью ума и полной убежденностью в истинности целей, иначе они бы не смогли осуществлять такую трудную и малоприятную работу. Им встречаются такие, кто отвечает гневом и отчаянием, которое приносит с собой потеря дорого человека, или такие, кто просто не хочет слышать их, отрицая подобную просьбу. Этот отказ, по сути, является провалом их миссии, и появляется соблазн спросить, можно ли было сделать лучше, можно ли было убеждать точнее и нет ли желания все бросить.
Но они не сдаются никогда. Может отказать великодушие, может взять верх отчаяние в их собеседнике, но они делают свою работу самым лучшим образом.
В любое время. В любой день. Ведь это не организация с жестким рабочим днем с понедельника по пятницу. В любую минуту на рассвете в пятницу или субботу нужно помнить о телефоне и быть готовым к разговору, от которого зависит человеческая жизнь. Самое парадоксальное здесь состоит в том, что жизнь проистекает из смерти. И это ужасное противоречие достигает своей кульминационной точки тогда, когда появляется психолог, чтобы выдвинуть предложение, к которому никто не готов.
Это лишь кажется простым. Разумное осознание, когда приходишь к заключению, что никто и никогда не воскресит дочь, жену, брата, подсказывает, что можно совершить благородный поступок и какая-то часть погибшего останется жить. Это решение только кажется простым, но оно совсем не такое, потому что принимается в ситуации потрясения от пришедшего известия и смятения от только что полученного жестокого удара.
Я убежден, что если бы решение можно было принять месяц спустя после смерти, скорее всего, никто бы не отказался. Одного месяца спокойного размышления вполне хватило бы, чтобы придти к заключению, что речь идет о чем-то вполне разумном. Но в тот короткий промежуток времени в несколько минут, не больше часа или двух, когда никто еще не привык к случившейся только что трагедии, нельзя анализировать спокойно и не хватает сил на великодушие.
И вот тогда психологи, ощущая боль своего собеседника, потому что они совсем не бесчувственны к страданиям, вынуждены предлагать что-то такое тяжелое, такое откровенное, как разрешение на изъятие органа.
Эти слова благодарности психологам должны быть отнесены и к главным героям этого волшебства и науки, жизни и смерти, то есть к родственникам.
Сколько великодушия, сколько бескорыстия, сколько милосердия заключается в этом согласии! Мы привыкли утверждать, что существуем в эгоистичном обществе, и часто это так. Мы привыкли считать, что каждый преследует только собственные интересы и мало, кто озабочивается горестями и радостями ближнего, и верно, такое встречается нечасто. Но правда также и то, что существует самопожертвование, альтруизм и милосердие, существует и добро, и его больше, чем зла. Так уж сложилось, что хорошее не может являться новостью. Те, кто предъявляют новости, всегда фокусируются на дурном. Ни одна газета никогда не представит новость типа: “Вчера, в провинциальной больнице Паленсии гражданин 56 лет, убитый горем из-за смерти своей 29-летней дочери дал согласие на пересадку ее сердца и почек для спасения жизни нескольким людям, полностью обреченным, если такая пересадка не будет осуществлена”.
Нам не сообщают о таком в информационных выпусках. В них нам рассказывают о войнах, грабежах, преступниках, скандалах, хищениях и других плохих вестях. Хорошие новости и поступки новостями не являются.
Любопытно, что мы воспринимаем добро как некую обязанность, хотя и не существует никаких кодексов, где бы было записано, что его необходимо творить. И сколько бы мы не заявляли о необходимости благожелательности и действий, не наносящих вред другим, никто не учит, как же реально научиться любить ближнего.
Но есть другие люди, люди, которые могут быть милосердными даже в таких обстоятельствах, когда, казалось, они должны замкнуться исключительно в своей боли и решительно не желать знать о каких-либо несчастьях, кроме своих собственных.
Я никогда не узнаю этих великодушных людей, которые даровали мне возможность жить дальше. Так устанавливает закон, охраняя разумность системы и предотвращая возможные злоупотребления. Сначала это удивляет. Потом начинаешь понимать, что так, конечно, правильнее, поскольку могли бы возникнуть нежелательные эмоции и навязчивые идеи. Но это не значит, что те, кто получил пересаженный орган, забыли, забыли, как однажды, в холодный рассвет или жаркие сумерки, в приемной больницы некто, исполненный болью, опустил голову, кивнув, со словами: “Хорошо, я согласен”. И тут же, практически не давая времени на передышку, перед ним положили документы для подписи, чтобы формально зафиксировать его согласие.
Это великодушие, позволившее многим вернуться к жизни, является в больших делах, у которых нет летописца, но именно оно спасает достоинство рода человеческого и вызывает гордость, что принадлежишь к нему.
Мне было необходимо все это сказать. Изложить, чтобы объяснить. Чтобы приблизить к пониманию смысла всех существующих запретов и способствовать тому, - хоть бы это было так! – чтобы в нашей стране практические шаги в этом направлении, превосходящие в процентном отношении любую другую страну Европейского союза, приобретали все больший масштаб.
Сегодня я читаю, слушаю и смотрю новости, рассказывающие об удивительном научном прогрессе. Биогенетика делает открытие за открытием, и, насколько я понимаю, не будучи специалистом, в будущем, не знаю, близком или далеком, будет возможно выращивать органы из материнской клетки, решая проблемы болезней, которые сегодня считаются неизлечимыми. Скорее всего, в неотдаленном будущем все современные трансплантации будут восприниматься как примитивная и устаревшая методика, точно так же, как мы относимся к судьбе карет в эпоху автомобилей, или с иронией взираем, ощущая в кармане корпус мобильного телефона, как в старых фильмах телефонный оператор соединяется с другим испанским городом. Все развивается, и медицина - одна из наук, которая движется гигантскими скачками. Но в настоящий момент, пока не настала эпоха биохимических и генетических чудес, существует длинный список людей, ожидающих почку, печень, сердце, которые позволили бы им остаться среди живых. И единственный путь сегодня – это трансплантация. Это очень сложная операция, в которую включено все существующее испанское здравоохранение и для которой необходимо, чтобы тот, кому судьба нанесла страшный удар, лишив близкого человека, такого любимого и незаменимого, согласился и подписал бумаги, и тем самым из любой точки Испании дал сигнал, запустив в движение отлаженный механизм.