II. El día que no me conocí en el espejo
II. ДЕНЬ, КОГДА Я НЕ УЗНАЛ СЕБЯ В ЗЕРКАЛЕ
Мои многочисленные повторы, когда я повествую, вызваны лишь желанием быть абсолютно искренним. Меня может захватить какая-нибудь деталь, поразив глубинным смыслом, сокрытом в ней, или из одной подробности неизбежно вытекает что-то другое, и мне обязательно надо сказать об этом, потому что в ином случае я могу позже забыть это сделать. Но, при этом, я не хочу быть непоследовательным. У всякой истории есть начало и конец, но в этой-то и сюжет и конец известны заранее, а потому передать чувства и впечатления мне представляется более важным, нежели излагать все детали строго в хронологическом порядке. Быть может, иногда некоторые события, происшедшие позже, окажутся сдвинутыми к началу. Или же я буду возвращаться назад к более ранним эпизодам, потому что внезапно рождается мысль, которая не может ждать своей очереди. Но в изложении все-таки присутствует своя логика, позволяющая избежать путаницы и неразберихи. Итак, лучше всего было бы начать с одного вечера в гостинице…
В роли Д-ра Джекилла в мюзикле "Джекилл и Хайд"
Однажды вечером в отеле Махестик в Барселоне, закончив выступление в мюзикле “Доктор Джекилл и мистер Хайд”, я посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся. Я себя не узнал. Отечное лицо, опухшее, как после недельного застолья, огромный живот, больше подходящий беременной женщине, чем мужчине моего возраста, полнота… Но не та здоровая, аппетитная полнота человека соответствующей конституции, а дряблая, болезненная, ужасная. Я испугался. Я серьезно испугался. И вместо того, чтобы прекратить выступления и немедленно обсудить свое положение с моим врачом и многолетним другом, доктором Винсенте Эстрадой, я затаился. Я спрятался даже от самого себя, не желая никого и ничего видеть, чтобы никто не видел меня. Но каждый вечер я должен был выходить на сцену, совершая безрассудство, столь привычное для испанцев: прописывать самим себе лекарства без всяких консультаций не только с врачом, но даже с фармацевтом. И я увеличил дозы сегурила. Большую часть жидкости, накапливающейся в организме, из-за которой я выглядел неестественно поправившемся, мне удавалось удалить перед началом спектакля, что лишь отсрочивало и отягощало проблему, которая никуда не девалась. По иронии судьбы, играя д-ра Джекилла и м-ра Хайда, я был пародией на самого себя, потому что один Рафаэль каждый вечер делал свою работу в театре, улыбаясь под аплодисментами и производя впечатление счастливого человека. Но существовал еще и другой, с тем же именем, который, раздевшись в ванной комнате, смотрелся в зеркало и ужасался от вида чудовища, там отражавшегося. Однажды, встав с кровати, я посмотрел вниз и понял, что раздувшийся живот мешает увидеть пол: я мог созерцать лишь некоторую полусферу, начинающуюся сразу у грудной клетки и тут же переходящую во что-то, весьма напоминающее объемный шар. Как если бы я принимал наркотик в лаборатории лжи доктора Джекилла, который и производил во мне такие губительные изменения.
Это было в октябре 2002 года. Я не думаю, что зрители что-нибудь замечали. Но я не могу объяснить, как я работал в том жалком физическом и психическом состоянии. Как только машина подъезжала к проспекту де Грасия, я входил в отель и, пройдя через строй поклонников, которые ежевечернее ожидали меня, чтобы поприветствовать (ведь некоторые из них приезжали издалека), и, приняв поклоны от швейцаров, направлялся к своему номеру. И, подойдя к двери, я уже знал, что вовнутрь войдет не тот артист, которому только что аплодировали, а уродливое чудовище, разбухшее и ужасное, в котором я не узнаю себя и которого я так боюсь увидеть.
Любопытно, что люди умудряются приспосабливаться к самым катастрофическим ситуациям, руководствуясь решением, принятым ранее, не пытаясь оценить, насколько оно верно, и упрямо стоя на том, что оно единственно возможное. Скорее всего, случись лишь легкий намек на простуду, я бы позвонил Винсенте Эстраде или поговорил с Наталией. Но то, что меня сдерживало, то, что заточило меня в ночном кошмаре, поскольку появлялось вечером и исчезало к утру, я считал, должно было быть только со мной одним. Возможно, суть заключалась в том, что испуг был слишком сильным и не давал сопротивляться, так что я предпочитал кое-как дотягивать от финала спектакля до начала выступления на следующий день. Было трудно, требовалось напряжение, но оно было привычным. Апатия, отечность, сигурил и снова выступление, которое необходимо начинать. Я слышал рассказы людей, побывавших в концентрационных лагерях в ужасных условиях, когда они сами поражались тому, как приспосабливались и даже чувствовали моменты счастья, если находили кусок черствого хлеба или дождь прекращал лить на их и так совершенно промокшую одежду. Я хорошо это понимаю. Как бы ни трудна была ситуация, если ее принимаешь, то настает момент, когда начинаешь воспринимать ее нормой. Тот толстый тип, который отражался в зеркале, был мной. Ужасная усталость еще до начала выступления, апатия даже при мысли о том, насколько активен на сцене, казались обыденными вещами. А когда лжешь себе, лжешь и всем остальным. И во всем. На вопрос о том, как идут дела, отвечал, что очень хорошо. Я лгал детям, я лгал жене. Всем. Я рассказывал им, что все в порядке, что театр полон, что публике все очень нравится и гремят овации, что я чувствую себя прекрасно. Они мне верили. А почему им было мне не верить? Ведь они не видели моего лица, а голос звучал бодро. И тут я закончил сезон в Барселоне.
Самым благоразумным и логичным было бы, по прибытии в Мадрид, немедленно посетить хорошего врача, но через несколько дней мы должны были отправиться в Болгарию на свадьбу Калины, дочери Семеона и Маргариты, а по возвращении предстояли выступления в Валенсии. Мы, люди, подчас слишком уповаем на свои планы и приверженность им, и если в них наличествуют обязательства, то мы думаем, что можем захлопнуть дверь перед визитом такой госпожи как Болезнь или даже… ну, назовем ее Гранд Дамой. Как мы можем нарушить обязательства? Подождите, сеньоры, пожалуйста, но у меня нет времени сейчас болеть. Они не могут даже сказать, что всему пришел конец. Разве они не видят, что мой график забит до предела? Возвращайтесь-ка восвояси и займитесь людьми, не столь занятыми, как я.
Правда же, что мы такие? Да, мы такие. Я не назвал бы нас даже эгоистами. Это не так. Я думаю, мы строим жизнь без оглядки на возможные препятствия, как будто они могут случиться только у других. Почему это должно случиться с нами? Разве мы совершили что-то неправильное, за что нас стоит наказывать? А когда подобное происходит, мы изумляемся. Мы изумлены? Потрясены.
Но я, живя двойной жизнью, не был изумлен. Мне казалось, скорее, я даже был уверен, что, покажись я доктору Эстраде, он не отпустил бы меня на свадьбу и не позволил бы выступать в Валенсии, объяснив все, что со мной происходит и что я так тщательно скрывал.
