1001 Noches con Raphael. 2009
1001 НОЧЬ С РАФАЭЛЕМ
Диктор. - Наш сегодняшний приглашенный родился в Линаресе, в Хаене. Ребенком он познал бедность и нужду. Он уже был готов просить милостыню в метро, но не знает, то ли у него было слишком мало решимости, то ли слишком много гордости. Чтобы выбраться из ямы, он подумал, что, может быть, лучше стать священником. Зарабатывать много денег, быть известным и всегда окруженным красивыми женщинами. Все это пришло, но другим путем. Ступени невероятной истории ребенка послевоенного времени, который добивался того, чтобы люди сидели, слушая его пение, и достиг этого. Это также сказочная история сына рабочего, который женился на внучке графа де Романонеса.
Настоящий андалузец, он объездил весь мир, в течение 50-ти лет даря свое искусство. Он был первым испанцем, ставшим мировой звездой. Он создал свое имя и свое место. Сейчас он празднует своим триумфальным туром полвека на сцене. В нем всегда было немного от доктора Джекилла и немного от мистера Хайда, и когда его спрашивают об этом, он обычно отвечает: "кто знает..."
Он добился признания. Он исполнил свой долг, создав вместе с Наталией Фигероа образцовую семью. Технологии позволили нашему сегодняшнему приглашенному спеть в дуэте со звездами, которые уже ушли в вечность: Росио Хурадо и Росио Дуркаль. Технологии, но, прежде всего, великодушие донора и его семьи, а также талант команды испанских врачей продлили ему жизнь. Также это история сына сильной женщины, который научился у своей матери выигрывать сражения. И он много сражений выиграл. Конечно, самым трудным было сражение, которое поставило его лицом к лицу с болезнью. И он снова победил. Возможно, поэтому его младший сын написал песню, которая называется "Небо может подождать".
Ведущий. - Это история андалузского борца и победителя, которого зовут Рафаэль.
- Добрый вечер, Рафаэль.
Рафаэль. - Как поживаешь?
В. - Спасибо за то, что пришел сюда...
Р. - Очень приятно снова приехать на Родину.
В. - Ты любишь приезжать в Андалусию?
Р. - Я андалузец до мозга костей. Очень люблю. Ты ведь это знаешь...
В. - Прежде всего, хочу поздравить тебя с твоим золотым юбилеем в музыке, который ты отмечаешь разными способами, один из которых - диск, который ты записал несколько месцев назад. Поздравляю тебя с этим. Также благодарю тебя за твою жизненную силу, за триумфальный тур, который ты совершаешь с такой жизненной силой.
Р. - Мы делаем этот чудесный тур, и я с удовольствием представляю это творение. Оно очень большое и дорогое, но надо же отметить мои первые пятьдесят лет на сцене. Мы счастливы делать это.
В. - Ты захотел начать тур в Линаресе. Почему?
Р. - Испанский тур я начал в Линаресе, потому что это мой город, это моя земля, и я должен был сделать это. Так или иначе, должен был. Тур почти достиг кульминации здесь, в Малаге, и потом в Севилье. Почти-почти. Потом я возвращаюсь в Америку, откуда начался этот тур 1-го апреля, в мой теперешний день рождения... Мне уже исполнилось шесть лет...
В. - Ты празднуешь день рождения 1-го апреля, а не 5-го мая? Или оба?
Р. - Оба, оба. Мне ведь подарили рождение два раза. Но сейчас для меня намного важнее 1-е апреля. Потому что его-то я заметил. А тот, другой, я не помню...
В. - То есть он для тебя долгожданный, желанный, и ты отмечаешь его с благодарностью...
Р. - С огромной благодарностью и, представь себе, делая то, что я делаю, я всегда, даже если меня не спрашивают, продолжаю тему, потому что думаю, что для людей, для тех, кто, возможно, оказался в такой же ситуации, в которой был я, для них видеть меня - уже луч надежды. Просто видеть меня. Понимать, что можно победить.
В. - Твои врачи говорили, что твоя деятельность очень помогла многим людям.
Р. - Эта деятельность очень важна. Больной должен всегда идти к врачам со своей болезнью, какой бы она ни была, но очень важно иметь горячее желание продолжать жить. Я знаю, что это очень сложно и трудно. Я тоже иногда был готов сдаться, был даже момент, когда я сдался, но на две минуты. Я хотел продолжать жить, и мне это удалось.
В. - Думаю, что ты очень многих людей вспоминаешь всегда, когда говоришь об этой болезни, которую ты, к счастью, преодолел.
Р. - Да, преодолел, но это стоило много труда. Нужно заботиться о себе, нельзя считать, что это было и прошло. Это урок. Нельзя, чтобы тебя вылечили, а ты бы стал жить, как прежде. Нужно в жизни быть дисциплинированным во всем. Многие люди, даже мои товарищи-артисты говорят мне: как это возможно, что у тебя столько желания, столько воодушевления? Но... для этого надо трудиться. Это дисциплина. Ничего не падает с неба. Все нужно заработать.
В. - У тебя много наград, и я говорю не только о премиях за диски, многочисленные диски с самой разнообразной музыкой, за некоторые даже для тебя специально была придумана награда, как Урановый диск, таких не существует больше, но тебя признают также человеком необыкновенно трудолюбивым, который всегда очень много работал.
Р. - Я таким был всегда, это правда. С тех самых пор, когда решил войти в этот мир музыки, конечно, я начал петь еще в четыре с половиной года, но когда я захотел стать профессионалом, я знал – я уже говорил тебе об этом, - что все достижения – результат дисциплины и, прежде всего, вдохновения, которое я, к счастью, еще не потерял. Мне кажется, что оно даже выросло.
В. - Потому что вдохновение, Рафаэль, даже несмотря на то, что ты артист, очень трудно имитировать. Я имею в виду, обманывать публику и притворяться не стал бы такой большой артист, как ты.
Р. - Это самое главное. Потому что, если нет вдохновения, то нет креативности, ты ничего не можешь, ты скушен. И, кроме того, нельзя жить все время только тем, что ты уже сделал когда-то. Если я вышел сегодня на сцену, и все было прекрасно, вся публика на ногах, то тогда кажется, что все, дело сделано…Нет, так нельзя.
В. - Даже если это Рафаэль?
Р. - Хоть Рафаэль, хоть Пепито Перес, хоть Антонито Мартинес. Каждый день нужно проживать заново, и публике это нужно демонстрировать ежедневно. Ежедневно. Каждый раз, когда ты выходишь на сцену, ты не можешь пользоваться тем, что сделал однажды. Нужно всегда отвечать за себя, даже когда ты не очень хорошо себя чувствуешь, нужно держаться.
В. - Этот диск, которым ты отмечаешь свой золотой юбилей, ты захотел записать его с людьми, с которыми ты более или менее близок, я имею в виду, в музыкальном смысле, они, я думаю, твои друзья. Почему именно их ты выбрал?
Р. - Ну, я должен был выбрать... Будут еще другие, потому что я продолжил записывать. Из всего нового, что выйдет сейчас, вместе с тем, что уже вышло, сделан фантастический сборник, там также будет то, что записано в июне на Las Ventas в Мадриде. Будут новые дуэты с Моникой Наранхо и с El canto del loco, это будет фантастика, также с Шарлем Азнавуром, моим дорогим другом. Он и сейчас просто поразительный, такой же прекрасный артист, каким был всегда. Его последний концерт не хуже, чем тот, что я привез в Севилью и Малагу.
В. - Конечно, тебе было очень приятно работать с ними, но также это их признание по отношению к тебе.
Р. - Конечно, но, прежде всего, это моя признательность им за их труд. Потому что для меня Серрат – это личность, человек, которого я безмерно уважаю и которым восхищаюсь. И всех, всех... Сабину... Для чего перечислять? Я просто "снимаю шляпу". И все, начиная с Пола Анки и до,... все показали, в первую очередь, что уважают мою работу. Потому что это люди, которые не поют с любым только из уважения, у них свой путь. Я хотел показать мое уважение и восхищение заслуженным людям, а также продвинуть более молодых, как мой дорогой друг Энрике Бунбурри, а также Дани Мартин из El canto del loco, потому что я...ь мне нравится разное делать, в разных направлениях двигаться, мне только не нравится оставаться в прошлом, в одном стиле, мне нравится меняться, и людям это тоже нравится.
В. - Несмотря на то, что это рискованно?
Р. - Конечно, это риск, но это удивительный, феноменальный риск. Если без риска, то это скучно.
В. - Ты такой человек, что должен рисковать, каждый твой выход на сцену – это уже риск.
Р. - Естественно. Это очень трудно, но... не знаю... риск – это хорошо, в мире искусства именно риск – это хорошо.
В. - Ты не боялся поручить Хоакину Сабине, чтобы он написал песню для тебя? Он такой насмешник, часто смеется над тем, что мы делаем...
Р. - Да, но он рассказал одну анекдотическую историю про меня, которую я не знал. И это акт благородства со стороны Хоакина – рассказать ее. Потому что я действительно ходил из бара в бара всегда в шляпе. Это было очень великодушно с его стороны, очень красиво... не знаю... мы с ним стали большими друзьями. Я отношусь к нему прекрасно и всегда относился. Несмотря на то, что он из поселка, который находится рядом с моим...
В. - Еще одну новую песню для диска написал твой сын. Думаю, что это тоже очень важно для тебя.
Р. - Что касается моего сына, то это были его самые первые детские воспоминания о своем отце. В то время я снимался в кино, и один из фильмов назывался «Ангел», об одном священнике…священнике и гангстере одновременно... и музыка тогда была не такая, как сейчас. Тогда имели успех такие песни, как “Cuando tenga mil aňos”, “El angel”, которые были в такой определенной тональности... И мой сын, потому что у него были воспоминания обо мне с пистолетом в руке и в воротничке священника, написал эту песню, подражая немного тому стилю своего отца.
В. - Тебе доставляет наслаждение, что это твой сын?
Р. - Да, безусловно. Я абсолютно счастливый человек.
В. - Хочу повторить, как мы рады, что сегодня ты с нами. Мы в нашей программе обычно встречаем наших приглашенных, как они того заслуживают, по крайней мере, стараемся это сделать, а потом переходим на другое место, где уже будем общаться также с другими людьми. Мне было очень приятно быть здесь с тобой, надеюсь, что на том месте тебе тоже понравится... прошу.
В. - Надеюсь, что здесь тебе тоже понравится.
Р. - Какой длинный и красивый письменный стол. Я у тебя попрошу, хоть это и будет бестактно, отдать его мне домой...
В. - Ну, если он тебе нужен дома... можно ужинать за ним...
Р. - Очень красиво украшен.
В. - Большое спасибо. Я тебе кое о чем не рассказал, не предупредил заранее, но хочу тебя успокоить, что все должно быть хорошо. Это вечер, когда мы захотели увидеться с тобой, чтобы поблагодарить тебя за твое присутствие и твое великодушие. Мы все устроили так, чтобы ты остался доволен. Сегодня вечером произойдут разные события, все это мы подготовили с самыми лучшими намерениями, надеемся, что ты это примешь...
Р. - Годится, годится...
В. - Всё это приятные вещи, но – кто знает...
Р. - Если что-то не понравится, попытаемся преодолеть...
В. - Тебе вообще нравится давать интервью?
Р. - Это зависит...
Да, мне нравится, но не всегда, а когда интервью интересное, отличается от других, когда речь идет не только о том, "когда ты родился" или "почему у тебя "PH" и так далее. Но интервью зависит всегда от того, кто интервьюирует, а не от того, кто дает интервью. Важен подход, то, на чем фокусируются. Фильмы хорошими делает режиссер. И сценарист. Сыграть-то можно, это не трудно... когда уже написано. От режиссера зависит, будет ли во всем этом смысл или нет.
В. - Я тебя спросил, потому что ты столько интервью дал, тебя столько расспрашивали о твоей жизни...
Р. - Иногда мне откровенно скучно. Но я пытаюсь, если разговор не очень интересный, дать ему некий поворот, я сотрудничаю, помогаю… Бывает, если я давно не приезжал в какую-то страну, как, например, сейчас, когда я вернулся в Россию, то я старался как можно больше с ними общаться...
В. - Ты очень знаменитый и узнаваемый персонаж, многие хотят всегда быть рядом с тобой, многие тебя везде сопровождают... Скажи, это всегда было приятно тебе или нет?
Р. - Да, всегда.
В. - И никогда ты не хотел...
Р. - Нет.
В. - Ты никогда не хотел анонимно погулять по какому-то городу, и чтобы люди тебя не узнавали?
Р. - Нет, я с эти прекрасно справляюсь. Если я хочу погулять по какому-нибудь городу, я гуляю. Я езжу в отпуск с моей семьей – с женой и с детьми, мои дети побывали с нами везде. Главное, никому не мешать. То есть, можно, можно… И, кроме того, внимание людей мне совершенно не мешает, наоборот, я чувствую, что люди меня любят и защищают, и это не только в Испании, а во многих местах…так вот, мне говорят: "Привет", и я отвечаю: "Привет" и... все... и продолжаю путь. Они никогда не злоупотребляют... Люди со мной всегда ведут себя очень хорошо.
В. - Всегда ведут себя вежливо, когда подходят?
Р. - Абсолютно. У меня нет ни одной причины жаловаться на что-то.
В. - О тебе идет такая слава, что ты крепко держишь в руках бразды правления, по крайней мере, в своей артистической жизни, о ней известно больше, чем о личной жизни. А на личную жизнь это распространяется?
Р. - Личной жизнью мы управляем оба.
В. - В одинаковой пропорции?
Р. - Ну, иногда больше я, иногда больше она. Зависит от тем. Всегда оба имеют разные обязанности, хотя моя жена, так как она – это целый мир, она в настоящее время может решать за нас двоих.
В. - Семья всегда была очень важна для тебя?
Р. - Очень. Кроме того, я создал семью... то есть, мы создали, прошу прощения... я был еще молодым, мне было 28 лет... нет, 29 лет, а в 30 лет я уже стал отцом. Мне всегда это очень нравилось. В определенные моменты моей жизни, когда все, казалось, рушилось и превращалось в порох, и многие... побоялись бы, я говорил себе: сейчас, это подходящий момент, потому что у меня всегда была поддержка, тыл. Это очень хорошо, когда ты спокоен, ты можешь полностью посвятить себя семье и своей работе.
В. - Ты, наверное, должен иметь большую поддержку от жены и детей. Ты ведь очень знаменит, поэтому им приходилось постоянно показываться в разных изданиях, на твою семью тоже всегда было направлено внимание. Это было трудно?
Р. - Нет. Благодаря тому, какие мои дети. Мои дети – это само очарование. Все трое. Они умеют выходить из трудных ситуаций очень элегантно. Их очень любят все, кто их знает, кроме того, их нельзя назвать "маменькиными" или "папенькиными", и это им очень помогает.
В. - Как бы ты сказал, что такое быть хорошим отцом?
Р. - Я не знаю, хороший ли я отец, я стараюсь... Думаю, это неплохо у меня выходит. Конечно, всегда жена мне помогает.
В. - А как сын? Как ты считаешь, каким ты был сыном?
Р. - Я был очень хорошим сыном. Конечно, у меня было мало времени, чтобы продемонстрировать это, потому что мои родители рано умерли. Но в этом плане я вполне спокоен за себя.
В. - Твоя мать – человек... конечно, и отец, и мать... ты рассказывал, что твоя мать была...
Р. - Очень властная личность.
В. - Она оказала большое влияние на тебя...
Р. - Потрясающая, Рафаэла была потрясающая…Мы с ней были "неразлейвода".
В. - Да, у вас была особенная связь?
Р. - Абсолютная. Я был ее "рупором", правой и левой рукой и ее представителем перед другими.
В. - Твои родители тебе помогали, когда ты начинал? Они как-то способствовали тому, чтобы ты мог посвятить себя...
Р. - Ни да, ни нет. Мои родители мне помогали так же, как я теперь помогаю, по крайней мере, пытаюсь помогать моим детям. Это значит, что я не мешаю им. Я в 12 или 13 лет стал приходить поздно домой, потому что я возвращался из театра, куда я ходил бесплатно, у меня ведь ни копейки не было, и я шел с того места, где жил, до самого центра города (я ждал у двери театра, когда зайдут все зрители, и потом контролеры мне говорили: "иди". Они меня пускали, потому что хорошо меня знали). И потом я возвращался домой пешком и, конечно, приходил домой в два часа ночи. Так вот, когда первый раз это произошло, то я получил нагоняй, дескать, откуда ты так поздно. И тогда я сказал: я пришел оттуда-то и буду продолжать ходить туда, я не делаю ничего плохого. И они мне сказали: о'кей... нет, даже и о'кей не сказали, просто позволили мне это. И это самая лучшая помощь, которую родители могут оказать, когда их ребенок ведет себя, как сказали бы французы, "comme il faut" - как надо.
В. - По-видимому, ты это запомнил и применил к своим детям...
Р. - Да, я это применил, хотя и не отдавал себе в этом отчета или, по крайней мере, не думал об этом. Я поступил так же, как мои родители, то есть, моя мать в данном случае.
В. - Некоторые люди захотели присоединиться к нам на этой встрече, сказать тебе приятные слова. Скажи, тебе важно вообще, что о тебе говорят?
Р. - Нет... в артистическом плане, если ты меня об этом спрашиваешь, мнение, которое может иметь обо мне другой человек, всегда будет отличаться от моего. Вопрос в том, чье мнение правильное...
В. - Полагаю, что не всегда люди бывают сдержанными...
Р. - Разумеется. Но с тех пор, как я прочитал первую критику, я это никогда не забуду, потому что это был самый первый раз, когда обо мне написали; там было написано "la voz de humo de una overa que empieza a arder". Сейчас это ничего не значит для меня, но тогда я, конечно, переживал, однако, с тех пор я готов ко всему и считаю, что критики и люди, ответственные за мнение каждой газеты, выбирают тактику поведения соответственно своему воспитанию. То, что они видят, всегда будет отличаться от того, что думаю я, но высказываться нужно уважительно. Если уж совсем глупости говорят, то я даю понять... и тогда он говорит себе: хм, этот знает себе цену, надо это запомнить.
В. - Ты производишь впечатление человека, который уважает мнение других людей...
Р. - Очень, очень уважаю.
В. - И принимает...
Р. - Я – свободный человек и считаю, что все остальные люди тоже свободны.
В. - Ты готов отвечать за себя в любой момент.
Р. - Разумеется.
В. - Тебе не о чем беспокоиться пока. Сейчас выступит первый человек, он твой друг и хочет высказаться.
Мигель Риос. - Рафаэль, хочу поздравить тебя со второй молодостью после твоей тяжелой болезни, мы все рады, что ты с этим справился. Мы очень гордимся тем, что ты принадлежишь к нашему поколению, желаю, чтобы ты был счастлив и продолжал свой долгий путь. Всего тебе хорошего, Рафаэль, ты этого заслуживаешь, ты – большой труженик, и за это мы все должны быть благодарны тебе. Здоровья!
Р. - Великий Мигель! Мигель Риос, великий артист. Кстати, мы с ним (этого никто не знает) подписали контракт с "Филипс" в один день...
В. - Да, вы же сейчас празднуете...
Р. - Да, это было... семь-восемь веков назад...
В. - У вас совпадает дата празднования...
Р. - Мы не имеем возможности часто видеться.
В. - Нет, я говорю, что у вас золотой юбилей сейчас у обоих...
Р. - Конечно, конечно.
В. - Ты и "Филипс" имеете много общего, хотя бы имя ты придумал...
Р. - Да, но совершенно бессознательно. Я ничего тогда не знал. Я, когда увидел "PH", спросил: почему говорят "Филипс", а написано "Пилипс"? Тот человек, который привел меня, сказал: дурачок, "PH" – это "Ф", "PH" больше распространено в мире. И представь себе, я тогда не знал ничего о маркетинге, но я решил: c "PH" я стану более известным. И я, который никуда еще не выезжал, уже думал, как мое имя будут читать везде с "PH".
В. - Это было прозрение.
Р. - Да, но это было совершенно неосознанно, я не понимал, что я делаю, но я уверен был, что везде будут меня знать.
В. - Но это также и везение было, правда?
Р. - Везение, да, везение – это очень важно! Это очень важно – иметь везение, но надо уметь увидеть свой шанс и схватить его. Сесть в свой трамвай... Везение – это трамвай, который движется, а ты должен вскочить в него. Но ты ничего не можешь просить, если не работаешь и не учишься.
В. - Да, конечно, нужно заработать шанс...
Р. - Да, да. Когда придет волшебный момент, то пусть он застанет тебя работающим. Иначе ничего не выйдет.
В. - Мигель очень деликатно затронул тему твоей болезни... скажи, все эти обстоятельства, которые ты преодолел, они тебя в чем-то изменили?
Р. - Да, очень. К лучшему. Это заставило меня видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Я – Телец, я обеими ногами стою на земле, но сейчас – больше, чем когда-либо. И я гораздо больше сейчас наслаждаюсь жизнью, потому что мне пришлось потрудиться. А раньше... казалось, все падает с неба...
В. - Поешь ты тоже по-другому?
Р. - Я чувствую по-другому, более глубоко. К счастью, эта "штука", которую мне поставили, сделала меня молодым, ко мне вернулись силы, которые были у меня в 25 лет. Семь веков назад...
В. -Ты помнишь о тех временах?.. Какую песню ты пел самый первый раз на сцене, ты помнишь?
Р. - На сцене... на сцене...
Дело в том, что на сцене-то я с четырех лет. Многие песни пел, но я пел с хором – я же был солистом, и песни были соответствующие... Мы пели всякие детские песни, как дети в Вене, и мексиканские детские песни... Когда мне было 9 лет и я получил премию в Зальцбурге как лучший голос, я пел "Голубку", а также мы пели немецкие песни. Это было очень весело.
В. - Этот конкурс был важен для тебя, потому что ты приблизился к миру музыки?
Р. - Ну, да я приблизился к миру музыки... а то меня все время выгоняли из школы. Но приходил мой музыкальный директор и говорил: нельзя его выгонять, пусть он даже будет самым худшим, но он же солист... Вот так, сначала я этим пользовался, и только позже стал этому служить.
В. - Почти у всех у нас есть какой-то преподаватель, которого мы помним, который нам помог...
Р. - Я всегда помню моего музыкального директора, который меня учил, как нужно петь сольфеджио. Я помню, однажды, я всё пытался прочитать эти проклятые партитуры, а он мне сказал: "Слушай, ты сольфеджируешь естественно, природно, так забудь ты про эти бумажки". С тех пор я больше не смотрел в ноты.
В. - С того времени ты все время пел?
Р. - Да, но это было как игра. Даже когда я получил ту премию в Зальцбурге…мы вернулись в Мадрид со всеми ребятами, по дороге в автобусе ели бутерброды... и все... закончилось большое приключение...
В. - Прости, но создается впечатление, что ты даже и не понял, что стал лучшим голосом Европы...
Р. - Нет, в то время я еще не мог оценить это, я ведь был ребенком... Я просто выходил на сцену и делал, что мне говорили делать, и пел то, что мне говорили петь. Такие вот дела... Понимание пришло потом, когда я захотел стать артистом. Не певцом.
В. - Не певцом. Артистом.
Р. - Певцом-то я уже был...
В. - Нужен был диплом в то время.
Р. - Да, и много позже тоже.
В. - Чтобы получить разрешение...
Р. - Во-первых, нужно было разрешение от родителей, потому что, ясно, ты должен был выступать в таких местах, куда "маленьких" не пускали, а ты был "малыш". И с этим разрешением от родителей тебя экзаменовали... так что, меня экзаменовали... меня не экзаменовали, меня отпустили, но надо было иметь диплом, если ты хотел быть профессионалом. Это был как бы фильтр, чтобы не выходил на сцену кто попало, чтобы это не было смешно. Так было в то время. Не я это придумал.
В. - Это подразумевало некий контроль также…
Р. - Ну, да, хоть немного надо было контролировать. Прежде всего, твоя семья должна была позволить, если ты был младшего возраста, для старших не нужно было разрешения.
В. - В этом... жюри был танцовщик Антонио?
Р. - Да. Был Аугусто, был Антонио, отец Альгеро... Антонио, также был еще один танцовщик... как же его имя... не помню... сейчас... Хосе Толерано.
Хосе Толерано, а также братья Гарсия Сегура были, тоже знаменитые... И мне не позволили петь... я только вышел на сцену и тут же услышал голос: достаточно, можете идти. И я ушел. Самое интересное, что среди тех немногих, кого приняли в тот день, был я. И спустя много времени, когда я был в Мексике с фильмом "El golfo", мне позвонил Антонио. И он меня попросил, чтобы я присутствовал на его выступлении, которое было в Мехико после долгого перерыва. Когда-то он был очень популярен, а теперь приехал один со своим ансамблем, а в Мексике его стали путать с Антонио Гадесом, а его, Антонио Руиса, помнили немногие. Он мне рассказал эту историю, а потом сказал: приходи, мне это будет очень интересно. Это было очень удачно для него, что я оказался поблизости в Мехико. И, естественно... я его спросил: "Почему тогда вы меня выгнали со сцены?" Он сказал: "Как это – выгнали? Мы просто сказали, что достаточно, что ты можешь идти... А ты что хотел делать?". "Я хотел петь". "А, так ты еще и петь хотел?".
В. - "Надо было видеть, КАК ты вышел к нам!".
Р. - А я знаю, вышел и вышел...
В. - Ты не удивишься, конечно, что этот человек решил приветствовать тебя, но лучше пусть он сам скажет.
Мануэль. - Привет, отец! Как дела? Я хотел присутствовать на этой программе, чтобы послать тебе крепкие объятия и чтобы снова сказать тебе спасибо за совместную работу над таким важным в твоей карьере и жизни диском "50 лет спустя", за то, что мы с тобой спели песню "Небо может подождать". Это было очень важное и особенное событие для меня. Меня попросили, чтобы я рассказал одну историю, хоть она и не имеет отношения к диску. Я помню, когда я был маленьким, в аэропорту Швейцарии было объявление о бомбе – ты помнишь. И мы все побежали, кроме тебя, потому что у тебя был приступ подагры, и ты находился в кресле на колесиках. И мы тебя оставили совершенно одного. Потом, согласно твоей версии, тебя взяли с собой фанаты, кажется, колумбийские. Однако мне, потому что я был маленький, представляется, что я остался с тобой, что я был единственным, кто остался с тобой, и хотя ты мне говоришь, что нет, я продолжаю думать, что да. Я верю, что в глубине души ты тоже думаешь, что я там был, поэтому ты и захотел подарить мне это сотрудничество в работе над диском. Крепко целую.
Р. - Какой чудесный ребенок!
В. - Обаятельный! Какое счастье... На самом деле...
Р. - Какой парень, какой парень! Какой подарок! Ты не знаешь, какой он... Все трое. Все трое такие. Какой подарок! Но... нет, ты не был со мной, ни ты, ни твоя мать, никто...
В. - Пожалуйста, Рафаэль...
Р. - Они все убежали!
В. - Он же хотел использовать эту передачу, чтобы...
Р. - Да ладно, ладно! Мы уже много раз обсуждали это. И когда он говорит, что он был там, я говорю: да, да... на самом деле они меня оставили одного. Все убежали, а я остался в этом кресле с приступом подагры.
В. - Вот это ситуация!
Р. - И один... не семья, а всего один колумбийский фанат, он узнал меня и стал толкать меня в кресле и вывез из аэропорта. Не было там никакой бомбы, ничего.
В. - Я знаю, что тебя много раз спрашивали о том, есть ли у тебя какая-то любимая песня из тех, что ты исполнял, думаю, что очень трудно, невозможно ответить. Я вот хочу спросить, а пел ли ты когда-нибудь песни, которые тебе не очень нравились?
Р. - Нет.
В. - Ты только пел...
Р. - Ладно, не хочу обманывать. Когда-то меня убедили согласиться на "странное дело". Я говорю "странное дело", когда я не согласен. Я спел кое-что, один диск, который... я не видел, не видел, не видел... Я его записал, но записывать мне было очень тяжело, и перед выходом диска я сказал: я не буду его поддерживать, мне все равно. И... этот диск остался незамеченным, потому что я его не поддерживал, мне он не нравился. С другой стороны, я сам виноват.
В. - Ты требовательный в работе?
Р. - Требовательный к себе. С людьми, которые меня окружают, я не жесткий. Дело в том, что я стараюсь, чтобы люди, с которыми мы работаем вместе, были преданы делу, чтобы они относились ко мне, как будто я их семья. Тогда они переживают за меня, как будто они – мои братья или дети...
В. - Чтобы обязанности не были чем-то тяжелым, а, наоборот, были приятны...
Р. - Конечно, конечно! Потому что тогда все получается лучше! Все получается лучше, и когда публика в театре или в зале сходит с ума от восторга, то все довольны.
В. - Режиссура, выступление, контакт с публикой – все лучше...
Р. - Да, лучше всего, это единственное... это настоящее! Как на телевидении у вас, когда живой звук, то говорят: это настоящее. Все остальное – обман!
В. - Ты не любишь фонограммы?
Р. - Нет, нет! Только для кино я вынужден это делать, потому что в кино не может быть живого звука, там же все на открытом месте происходит. В кино всегда запись. Дело в том, что я... то, что я сделал вчера... уже прошло, сегодня я уже по-другому пою, даже если это та же самая песня.
В. - В этом мире, таком сложном, а ты еще так много ездишь, легко ли иметь друзей... друзей, а не знакомых, знакомых-то... тебя все знают?
Р. - Да нет, у меня много очень дорогих мне и очень хороших друзей из разных периодов жизни. Есть старинные друзья, а есть новые. Кроме того, я довольно обязательный и верный в дружбе, это значит, что если я поддерживаю контакты, то делаю это постоянно. Я это выучил давно-давно, и всегда и со всеми так себя веду.
В. - Мне очень хочется узнать, как тебе понравится то, что скажет о тебе этот человек.
Иньяки Габилондо. - Привет, Рафаэль. Привет, Хоакин. Как только я узнал об этой программе, захотел, чтобы Хоакин дал мне минуту, чтобы поприветствовать тебя и сказать тебе то, что обычно не говорят на публике, но мне захотелось сказать об этом именно на публике: о том огромном уважении, которое я испытываю к твоей личности и работе. У людей, которые тебя не знают, твой образ, наверное, ассоциируется с твоей манерой исполнения, которая одним нравится, а другим не нравится. Но, будучи на сцене таким необычным, экзальтированным, ярким, за что тебя неоднократно осмеивали, несмотря на это, ты в своей артистической жизни – абсолютно вне времени. Все, кто здесь собрался, и зрители знают, что твой успех - самый большой в истории шоу-бизнеса Испании, наряду с Сарой Монтьель и затем - Хулио Иглесиасом. Твой успех по-прежнему огромный, ты продолжаешь потрясать публику, так что и Хулио Иглесиас тебе завидует. Ты был и остаешься требовательным профессионалом, мне кажется, что в школах должны изучать твою жизнь, чтобы молодые учились, как нужно работать, как нужно тщательно и серьезно подходить к делу и выполнять его с максимальной отдачей, только тогда можно добиться такого успеха. Однако свой огромный успех ты принимаешь с огромной скромностью. Огромной скромностью! Примером является также твоя семья. Пусть люди знают, что жена Рафаэля Наталия – личность незаурядная, но они создали семью, которая также является образцом скромности. Один из сыновей породнился с семьей Боно, женившись, но разве кто-нибудь может его упрекнуть в нескромности, разве кто-то из них когда-нибудь пользовался именем Рафаэля? Все они воспитаны на этом примере. Этот человек преподал нам столько уроков на сцене и вне сцены, поэтому естественно, что публика восхищается им. Нам не хватало только одного, последнего урока, и мы получили его через его тяжелую болезнь. Мы увидели, с каким достоинством он преодолевает такие огромные трудности, в то же время не афишируя их, и это добавило красок его портрету. Я знаю, что этого человека как артиста постоянно разглядывают, изучают, анализируют, фотографируют, рисуют карикатуры на него, но то, как он "несет" свое искусство, свою семью, свою болезнь, я думаю, делает его человеком, достойным того, чтобы его слушали с максимальным вниманием. Это то, что я всегда чувствовал к нему, я рад, что имею возможность сказать это.
У нас с тобой есть один отложенный ужин, ты это знаешь, мы сами допустили такую оплошность. Так что ужин не закончен.
Я хочу рассказать одну анекдотическую историю про тебя, Рафаэль, надеюсь, что ты не обидишься. Когда Рафаэль был в расцвете своей славы, мы с ним ехали в поезде, не помню точно, то ли в Сан Себастьян, то ли из Сан Себастьяна, а я тогда был молодым и еще неизвестным директором Радио Сан Себастьяна (SER). Рафаэль сидел ближе к окну, а я рядом с ним. Рафаэль вызывал такой интерес к себе, что все, кто был в поезде, стали приходить в наш вагон, чтобы посмотреть на него. Люди извинялись, но все шли и шли, это было настоящее паломничество. Люди не прекращали идти, и Рафаэль, наконец, выдохся. Он так устал, что просто упал на мое плечо – пум! Я его толкал, он поднимал голову и снова – бум - на мое плечо. Итак, сотни людей, весь поезд видел, как мы там спим вместе. Это была такая сцена, что думаю, было бы замечательно, если бы это запечатлеть, но этого нет, к сожалению. Удивительно, что людей, кажется, очень веселило и забавляло то, что ты такой уставший.
Думаю, что с того момента, хоть мы об этом и не думали, между нами возникла такая тесная связь, какая только и может возникнуть между людьми, которые вместе спали...
Ты в хороших руках, в руках Хоакина. Празднуйте вместе с Рафаэлем, и спасибо, что предоставили мне время.
Р. - Великий Иньяки! Да, как жаль, что нет такой фотографии! Много было смешных случаев, но этот... было бы замечательно, если бы была память об этом. Иньяки во многом прав, он большой профессионал, очень опытный, и он прав во многом. Эта мое сумасшествие – это моя манера существовать на сцене. Она такая. Она очень искренняя. Она не придуманная. Она такая, какая есть. И таким меня надо принимать. А случится это или нет, станет ясно, когда меня уже не будет... Меня невозможно имитировать. Между прочим, имитаторы нарушают мое авторское право, и я все время говорю это со сцены. Потому что я вот один раз лёг на плечо, и из этого уже целое кино получилось, а таких событий много было в моей жизни. Сделаешь что-то, а имитаторы тут же подхватывают. Но во многом он прав. Но Рафаэль – такой. И таким он должен остаться.
В. - Думаю, что Иньяки имел в виду также твой неповторимый, уникальный творческий путь.
Р. - Да, конечно. Уникальность через всю мою жизнь проходит, это он имел в виду. Когда я начинал, то певцов называли "cruners", желая быть похожими на американцев, и они пели на танцах. Я оказался в мире, где не было для меня места. Потому что тогда популярными были испанские народные песни, фламенко или песни, которые пели в театре во время комедии или драмы. А где было мое место? Я не хотел петь, чтобы другие танцевали. Со мной нельзя (не нужно) танцевать. Я не представляю, как это – я буду петь, а они будут рядом танцевать... Этого не может быть. И вот я... тогда я придумал в Париже... я помню, как я сказал, что хочу дать концерт, а концерты тогда были только симфонические. Как это – концерт? В моей звукозаписывающей компании была просто паника. Мне позвонил генеральный директор и сказал: "Послушай, малыш - меня так называли - мне сказали, что ты хочешь дать концерт?". Я сказал: "Да". "И ты думаешь, что мы будем сидеть три часа, слушая тебя? Но почему? Что мы тебе сделали?". Я был в таком состоянии, как будто на меня вылили ведро холодной воды. Но я сказал: "Да, и ты должен это обеспечить. Третьего числа мне нужен El Teatro de la Zarzuela". Этот концерт уже вошел в историю музыки, потому что в этот момент музыка изменилась. Это все я говорю, чтобы закрыть вопрос. Все стало по-другому. И родились сольные концерты.
В. - Есть один человек, который хочет войти, он просит твоего разрешения. Возможно, это будет какой-то новый опыт для тебя. Пожалуйста, заходи, когда будешь готов...
[Выходит мим]
В. - Что он несет? Проходи, проходи, пожалуйста.
Р. - Что-то тяжелое.
В. - Да, что-то очень тяжелое. Добрый вечер, товарищ мим. Как дела?..
- Да, это Рафаэль, ты не знал, он пришел сегодня. Тебе нравится Рафаэль? Ты – поклонник Рафаэля?
- Да, конечно. Нам хотелось бы узнать, что там.
Р. - Да, да.
В. - А, это подарок! Для него? А что это может быть? Что-то красивое? Галстук? А, как всегда – галстук в подарок...
Р. - Нет, не галстук. Веревка... чтоб повеситься... Да, это она?!
В. - Разве что для него...
Р. - Гитара? Пианино?
В. - Пишущая машинка? А, поэтому она весила столько...
Р. - Принтер? Пишущая машинка?
В. - Нет, нет.
Р. - Мы подумали про "Оливетти"
В. - А, бутылка вина! Так это замечательно!
Р. - Шампанское? Нет, вино... Я не могу пробовать... Не должен.
В. - Хорошее!
Р. - Это шарф!
В. - Что-нибудь, чтобы быть красивым. Давай, давай, пожалуйста!
Р. - Шарф... А, так мне это нужно.
В. - Большое спасибо. Приходи еще, когда захочешь.
Р. - Очень хороший...
- Все хорошо. Он же артист, ты видишь, это не по-настоящему...
В. - Это был обман, потому что он столько не весил.
Р. - Ну да, надо же было немного театральности придать... Это была шутка... Посмотрим… Это хорошо от ветра защищает.
В. - Мне кажется, тебе нравится шелк...
Р. - Да, потому что защищает мои голосовые связки. Это же мне нужно для работы. И, кроме того, он тонкий. Мне нравится. То есть, не то, чтобы нравится, он мне необходим.
В. - Тебе идет.
Р. - Очень хорошо.
В. - Ты очень бережешь голос?
Р. - Нет, не очень. Я стараюсь просто не относиться небрежно, и на самом деле выходит, что берегу. Говорят: ты заботишься о себе? Нет, просто стараюсь не относиться к себе небрежно.
ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
В. - Ты курил когда-нибудь?
Р. - Да, курил.
В. - Это нормально было для голоса или нет?
Р. - Нет, плохо, плохо. Поэтому это закончилось.
В. - Но ведь это же привычка, правда, почти все...
Р. - Видишь ли, в чем дело... Я написал в книге, которая у тебя здесь лежит, "Хочу жить", что на самом деле в школе должны изучать не только физкультуру и что Испания на севере граничит с тем-то, а на юге с тем-то – это, конечно, важно, но должны были бы также учить жить.
В. - Это самое важное...
Р. - Дело в том, что нас не учат жить: это нельзя делать, это можно, если сделаешь это, то произойдет это…вот что – жить. А то начинают говорить что-то, когда нам уже... семь веков...
В. - Эту книгу ты написал в 2005 году, да? В 2004-2005, мне кажется. Ты помнишь?
Р. - Точно не помню, в 2005-м или нет...
В. - Что тебя заставило рассказать всю эту историю?
Р. - Я чувствовал, что должен что-то сделать для... для клиники "12 Октября", где меня оперировали, и для Фонда. Я должен был как-то поучаствовать в этом, потому что проблем много. Многие люди страдают тем же самым, и я хотел, чтобы они знали мою точку зрения. Что надо идти к врачу, но настраивать себя так, что ты будешь жить. Нельзя отчаиваться, сдаваться, потому что помощь окажут самые лучшие профессионалы нашей страны.
В. - Я тебя спрашивал про песни, которые тебе могли бы нравиться. А вот ты знаешь, какая песня больше всего нравится Наталии Фигероа?
Р. - Думаю, что да. По крайней мере, я помню, как однажды она сказала мне об этом, мы в машине ее слушали. А я сказал: смотри-ка, а я как раз собираюсь записывать ее. Мы были тогда женихом и невестой. “Te estoy queriendo tanto”. Это она?
В. - Нет, я не знаю, я просто хотел узнать, знаешь ли ты.
Р. - Конечно, уже много лет прошло, она ведь изменилась...
В. - Я уверен, что, по крайней мере, эта песня – одна из ее любимых. Что для тебя, кто для тебя Наталия Фигероа?
Р. - Наталия – неординарная личность. Это самое важное, что случилось в моей жизни. Другой такой женщины нет. Она прекрасная любовница, прекрасная мать и идеальная подруга. Наталия – это умение вести себя, умение делать, умение говорить... в нужный момент, не раньше и не позже. Это необыкновенная женщина и образцовая мать.
И она была очень красивая женщина.
В. - Здесь вы такие молодые, это когда вы только познакомились, это было, как ты рассказывал...
Р. - Мы познакомились... На самом деле, определение "жених и невеста" как-то не подходит к нам с Наталией. Мы не были "жених и невеста" ... формально, знаешь, как было заведено в те времена: мы "жених и невеста", встречаемся несколько лет... Мы сначала стали очень близкими друзьями, у нас были общие проекты, мы хотели их реализовать вместе...
В. - Ваша помолвка, наверное, была логическим завершением... Какие глаза!
Р. - Да. Кстати, я не знал, что эта фотография существует черно-белая. Да, да. Глаза у нее и сейчас такие же.
В. - Вы были в центре внимания прессы не только национальной, но и международной, поэтому, наверное, поженились не здесь...
Р. - Нет, мы поженились не здесь, потому что не хотели грандиозного гулянья. В то время уже начинали устраивать такие празднования, и мы не хотели этого. Это было немного хлопотно, но правильно, потому что далеко. Проблем никогда с этим у нас не было.
В. - Тогдашняя аристократия, наверное, была в шоке, что Наталия Фигероа выходит замуж за...
Р. - Когда мы женились, то уже нет.
В. - Уже нет?
Р. - Нет.
В. - Но ты ведь певец, хоть бы даже и "Рафаэль"...
Р. - Да, да, сначала, конечно, было "легкое" сопротивление. До тех пор, пока я не поговорил с ее отцом. Как только я с ним поговорил, все стало хорошо.
В. - Конечно. Ты был уверен в том, что ты делаешь, и это произвело должный эффект...
Р. - Да, и она тоже. Но я не хотел жениться без... согласия. Это моя жена, а это ее отец... Он ее обожал. Поэтому я пошел поговорить с ним. "Это так-то и так-то, но если Вы не хотите этого, то этого не будет, потому что я не пойду против Вашей воли". И все. С тех пор у нас больше не было никаких расхождений. У нас были очень хорошие отношения. Я его очень любил.
В. - Как ты думаешь, тебе везло?
Р. - Да, да, я уже сказал тебе, я вскочил в трамвай, и теперь уже ничто не заставит меня выйти из него. Но то, что мне очень повезло, это совершенно очевидно. Если бы я сейчас сказал, что нет... Знаешь, какой бы я ни был труженик и все такое, существует некий фактор из тех, что позволяют оказаться в нужном месте в нужный момент. Я уверен, что если бы я оказался на какой-то площади, от которой отходили бы 18 улиц, и 17 из них были бы закрыты, то я пошел бы именно по той, что открыта. Это... не знаю... предвидение того, что нужно делать, что нужно и что не нужно делать.
Хуан Фернандес (мэр Линареса). - Взаимная нежность и любовь – вот какие отношения с городом. И, конечно, мы это демонстрируем. Я знаю немногих артистов на протяжении истории, которые бы одним своим присутствием заполняли всю сцену. Такие люди бессмертны, да, в конце концов, они бессмертны. Вот поэтому мы в нашем музее... сначала мы плиту мемориальную разместили на его родном доме, еще улицу назвали... Это все признание от города. А теперь мы хотим увековечить его в этом доме-музее, который находится в здании, символическом для города. Здесь в течение 50-ти лет его карьеры я собирал разные личные вещи, я просил, чтобы он оставлял в своем родном городе. Это нужно, чтобы, когда нас всех уже не будет, все равно бы помнили великого жителя Линареса, который пронес имя Линареса – "El niño de Linares" – по всему миру.
Карлос Чаморро (Ассоциация "Друзья Рафаэля"). - Это вот последний проект, относящийся к первой фазе того, что нам разрешили органы власти: чтобы на площади или на улице стоял бюст Рафаэля, который будет ему памятником. Я думаю, что наш гражданин, получивший международную известность и прославивший свое имя, заслуживает... и Линарес должен для него это сделать...
Х. Ф. (мэр Линареса). - Самое важное, что Рафаэль – друг Линареса. А Линарес – друг Рафаэля. Я ему говорю иногда в шутку: я тебя буду эксплуатировать. Имею в виду, в туристическом плане, потому что многим ведь интересно приехать сюда и посмотреть, как тут у нас, посмотреть вещи… Я тебя здесь жду, приезжай скорее. Крепко обнимаю тебя и твою семью.
Р. - Чудесно! Он молодец. Мой хороший друг, кроме того.
В. - Не забывает свое положение мэра... для города старается...
Р. - Да, говорит мне: я тебя буду использовать... Никогда он меня не использовал, так просто сказал...
В. - У тебя очень хорошие отношения с твоим городом?
Р. - Да, да. Их не было, когда я был маленьким, потому что меня увезли, когда я еще был в... как это называется... в пеленках, да? В семь-восемь месяцев меня увезли в Мадрид, и вернулся я уже в 14 лет. Чтобы петь.
В. - Чтобы петь уже?
Р. - Да. И с тех пор я каждый год приезжаю, иногда просто так, без концертов. Иногда заезжаю по пути куда-нибудь. Бывает, что даже не сообщаю заранее. Отправляю сообщение: я нахожусь напротив, а он мне отвечает: обед готовить?
В. - Твои условия таковы, что ты должен много времени проводить в Мадриде, это твое постоянное место жительства...
Р. - Еще я в Мехико много времени нахожусь, а также в Соединенных Штатах.
В. - Тем не менее, ты говоришь... какую связь ты чувствуешь с Андалусией?
Р. - Огромную связь! Я очень андалузец. Когда я попадаю сюда, то просто становлюсь другим человеком. Так всегда было. Мне очень нравятся люди... мои люди здесь... очень.
В. - У тебя много премий и наград...
Р. - Все отсылается в Линарес.
В. - Да?
Р. - Да.
В. - И то, что получено в Андалусии?
Р. - Конечно.
В. - Эти премии, они тебя вдохновляют?
Р. - Очень. Очень. Но, видишь ли, в чем дело... все премии, которые мне дали... они ведь от людей, это люди меня ими наградили. Поэтому думаю, если они где-то они и должны находиться, то не в моем доме и не в офисе, а как раз на моей родной земле, чтобы их могли увидеть все, кто хочет. Заодно я свой дом освобождаю от всего этого...
В. - Мы говорили сегодня вечером о разном... о твоих детях и о семье, которую все считают образцовой...
Р. - Да ладно, думаю, что, как и в каждой семье, у нас есть свои хорошие и плохие стороны. И ссоримся мы иногда, и спорим, только все это... нормальным тоном. Мне очень нравится одна вещь... когда я сижу во главе стола за ужином или обедом, а все сидят за столом... места достаточно... так вот, я сижу напротив всего этого и наблюдаю за дискуссией...
В. - Да?
Р. - Я обожаю! Ужасно мне нравится! Я не разговариваю тогда, а только делаю так – бум, бум... Как в партии в теннис. Это очень забавно. В семейной жизни больше всего люблю такие моменты...
В. - Мы говорили о твоём сыне, который женился на дочери Президента Конгресса Хосе Боно...
Р. - Дорогой друг Пепе.
В. - Мог ли ты представить когда-нибудь...
Р. - Нет! И он тоже! Дети ведь не знали друг друга. Когда взрослые встречались, то дети всегда наверху оставались. Но... такова жизнь. Они познакомились...
В. - Ничего, что он социалист?
Р. - А причем тут это?!
В. - Да нет, ничего, просто спросил, приходило ли тебе это в голову...
Р. - А что такое? Что, они хуже? Или, наоборот, мы хуже? Я – артист, а он – политик. Очень хороший политик, между прочим.
В. - Ты говоришь с ним о политике?
Р. - Нет, зачем? Нет, ну, если он меня что-то спрашивает, я ему что-то отвечаю... У нас нет причин говорить о политике. Дома говорят о семейных проблемах, радостях и печалях. Политика остается для политиков как их профессия. Я ведь тоже не пою дома. Ты можешь представить, что все идут обедать, и вдруг я принимаюсь петь?.. Петь я иду в театр.
В. - Ты не поешь дома?
Р. - Нет, в душе я не пою.
В. - Забавно...
Р. - Да, это забавно... Я пою только на сцене, и когда был маленький – тоже.
В. - Есть много артистов, ты это знаешь, которые считают, что своим творчеством они могут или даже должны... показывать пример...
Р. - Если у них это получается, то замечательно. Каждый строит свою жизнь так, как считает нужным. Я такой человек, я уже говорил тебе в начале интервью, что уважаю многих и восхищаюсь многими. Серрат, например... и многие другие... Они движимы своими убеждениями и действуют последовательно. Это отлично. У меня есть близкие друзья из всех слоев общества, из всех партий... И в "Реал-Мадрид", и в правительстве... И каждый мне интересен чем-то, у каждого свои мысли, взгляды, они все важны для меня...
В. - Может, есть кто-то, кого ты предпочитаешь?
Р. - Не хочу называть никаких имен публично, потому что знаю, что своим мнением могу повлиять на мнение определенных людей.
В. - Ты когда-нибудь выступал в чьих-либо интересах, подписывал что-то... связанное с идеологией?
Р. - Нет, никогда. Я жил в моей стране во все времена, которые меня коснулись, и всегда в согласии с этими временами. Я родился тогда, когда родился, как и все люди моего возраста. Потом закончилось одно время, пришло другое, а я продолжаю так же. Я однажды сказал кое-кому на телевидении... один мне говорит: нет, Рафаэль, эту программу нельзя сделать. Я тогда сказал: не говори, что нельзя сделать, скажи, что ты это не сможешь сделать. Незачем было говорить, что нельзя сделать. Я сделал. Потому что времена изменились, и этот человек, когда изменилось правительство, он ушел...
В. - Но могут же быть причины...
Р. - Нет, нет. Никогда не говори, что это нельзя сделать, скажи, что ты это не можешь сделать... Я помню, один автор... не хочу называть имя, потому что не люблю плохо говорить о людях… сказал мне: хоть ты этого и не хочешь, но это будет великий фильм с тобой и без тебя. Я сказал: точно, без меня. Да, да. Если так уверен, давай, вперед!
Как бы то ни было, я не считаю, что должен отвечать публично на такие вещи. Я высказываю свое мнение, как и все испанцы, когда голосую. И все. На это я имею право. И я не должен никого продвигать...
В. - Сколько у тебя внуков, Рафаэль?
Р. - Детей моих детей – пять. Красавцы! Все пятеро.
В. - Как у тебя с ними?
Р. - Хорошо... Они еще совсем маленькие... Мне нравится, чтобы они были чуть побольше, тогда с ними уже можно будет говорить более... "глаза в глаза"... Я жду, чтобы они выросли немного.
В. - Они еще не понимают
Р. - Ну, только Мануэла, ей пять лет.
В. - Она понимает, что у нее есть дедушка?
Р. - Да, но знаешь, они меня зовут Рафаэль. Я же их тоже зову по именам. Я же не говорю: внук, иди сюда.
В. - Тебе не нравится, когда тебя называют дедушкой?
Р. - Просто мне это кажется абсурдным. У меня есть имя, у них тоже. Я говорю: Мануэла, иди сюда. А она меня зовет Рафаэль, как и все в доме. Когда Мануэле было три года, я ее как-то спросил: ты знаешь, кто я? Она так смутилась, покраснела и говорит: Рафаэль... Я говорю: ну, да, но – кто я тебе? Мой дедушка, говорит. Они вообще очень хорошо ориентируются в этом мире.
В. - Мы уже говорили сегодня о том, что новые технологии позволили, чтобы ты смог спеть с некоторыми людьми
Р. - Росио... Обе Росио
В. - Они были твоими друзьями?
Р. - Да, большими друзьями. И остаются ими. Остаются ими, потому что когда я так сильно люблю кого-то, то он для меня не уходит. Единственное, что они не присылают мне известий… но я всегда ощущаю их присутствие, как будто они и в самом деле здесь. А на концерте я даже могу спеть с ними... через экраны...
В. - Нужно, конечно, быть очень деликатными с человеческими отношениями, соблюдать осторожность и не использовать людей без их ведома, но мы с нашей командой решили, что будет очень жаль, если мы не услышим, что о тебе говорила Росио Хурадо. Надеюсь, ты не сочтешь это...
хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
Rocío Jurado. - Это человек, который вкладывает сердце во все, что поет. Рафаэль не только певец. Это сердце. Это сердце, которое он каждый раз, выходя на сцену, отдает публике.
В. - Как тебе такая характеристика?
Р. - Какая чудесная женщина! Какая великая артистка! И какой голос! А какой она хороший человек! Какой человек! Какой хороший друг! Всегда была. Еще…семь веков назад... Мне очень трудно говорить о ней в прошедшем времени. Они всегда здесь, со мной. И моя мать здесь. Так всегда было и есть, я не считаю годы, всегда они здесь.
В. - Тебе всегда нравился театр. Кажется, это твое самое любимое времяпрепровождение?
Р. - Да, театр я люблю больше, чем кино. Я постоянно... мы с Наталией постоянно бываем в театрах, когда путешествуем.
В. - Возможно, это твоя любовь к театру приблизила тебя к музыке.
Р. - Да, конечно, я ведь рассказываю истории со сцены…Голос у меня, конечно, неплохой, но все же я – рассказчик историй. То, что говорила Росио... не только певец.
В. - Сегодня вечером многие хотели быть рядом с тобой здесь. Одни послали тебе сообщения, другие захотели сами присутствовать. Есть один человек, который захотел быть здесь с тобой. Это замечательный актер и директор театра. Он принес кое-что для тебя, и я хотел бы, чтобы ты послушал.
Р. - Он здесь?
В. - Да, здесь. Педро Альварес-Оссорио.
[Актер читает отрывок из пьесы Педро Кальдерона де ла Барка "Жизнь есть сон".]
В. - Огромное удовольствие - видеть тебя здесь!
Р. - Свое "питье" заберу...
В. - Да, это ты пил. Может, другое?
Р. - Нет, я продолжу. Я знаю, какой это труд тяжелый, я с этим "Джекиллом" столько сил.
В. - Джекилл у тебя отлично получился.
Р. - А сейчас мне предстоит кое-что еще более трудное. Но об этом в будущем поговорим
В. - А что, нельзя рассказывать о проектах, пока они не сделаны?
Р. - Нет, это уже готово, просто на сцене будет только в 2011 году. А до этого еще будет другое, поэтому, поговорим потом
В. - Мы с Педро выбрали этот текст, чтобы ты мог насладиться им в реальности, потому что я знаю, что произведение "Жизнь есть сон" для тебя особенное.
Р. - Анастасио Алеман! И Хосе Тернан. Семь веков назад... Да, это было то, что пробудило во мне желание стать артистом, потому что пел я с тех пор, как стал что-то понимать, уже в четыре года я выступал, но о том, что я буду артистом, а не певцом, я даже не думал. Это случилось, когда я посмотрел "Жизнь есть сон". Это было в нашем районе "Четыре дороги", туда приехал передвижной театр. Тогда была такая практика, что летом мадридские театры ездили по районам и поселкам недалеко от Мадрида. Это был шатер, но для меня он был как Palacio de la Musica! Там показывали "Жизнь есть сон". Я пошел один, меня, как всегда, пустили, и в этот день, когда я увидел Анастасио Алемана и Хосе Тернана, я сказал себе: вот что я буду делать.
В. - Как интересно... Как интересно, правда? Что литературное произведение пробуждает такие чувства и желания
Р. - Мне было лет тринадцать
А. - Театр имеет такую силу. Я уверен.
Р. - Да, большую силу, чем кино.
А. - Он не дает тебе жить, но без него ты жить тоже не можешь
Р. - Когда называют кого-то комиком, это чудесно. Когда тебе говорят: "комик" – это фантастика! Люди очень хорошо знают, что для меня самый большой комплимент. Единственное, что мне нравится, когда говорят, что я артист. Это меня очень радует. А все остальное.. так
ВЕДУЩИЙ [обращаясь к актеру]: Я уже рассказывал, что сцена – это место, где больше всего ему нравится находиться, но он всегда еще играет, преподносит себя, как актер
А. - Я уверен, что Рафаэль
Р. - Я рассказчик историй.
А. - Ты – из тех певцов. Есть такие певцы, которые поют, у них голос хороший, у тебя тоже, но ты еще всегда твое имя – это не только сцена, это – театр...
Р. - Да, но у меня нет никакой профессиональной подготовки.
А. - Я уверен, что...
Р. - Я очень боялся, потому что мне казалось, что это будет слишком сложно, что закончится провалом. Интересно, что когда мне предложили это, то я сначала отказался. Но это пробудило мое любопытство, и я поехал посмотреть спектакль в Германию, в Бремен. Я посмотрел его и сказал себе: это я могу сделать... потому что там такие страсти, этот Джекилл – это что-то поразительное... а Хайд – это вообще... такие страсти, что... просто роль всей моей жизни! И я сделал это. Но тогда как раз я уже плохо себя чувствовал, и мне пришлось оставить это, но это было чудо для меня, я наслаждался этим. Когда я выздоровел, то написал авторам... не поговорил с ними, а написал, как я всегда делаю... что я снова хочу играть Джекилла. Они мне ответили: нет, это уже было, ты уже сделал это. Мы напишем другое. И написали то, что будет поставлено.
В. - То, что будет поставлено. Тех же самых авторов?.. Педро захотел не только продемонстрировать свой талант
Р. - "Сирано де Бержерак".
ВЕДУЩИЙ И АКТЕР вместе: А, вот оно в чем дело! Ну, это же классно!..
Р. - Уже записана вся музыка и все песни. Я очень хочу этого, но прежде будут еще дела.
В. - Что тебя изматывает больше: концерты или...
Р. - Что ты имеешь в виду – изматывает?! Я что, выгляжу измотанным?! В конце представления я могу быть уставшим, но это легко исправимо... в кровати. Спать только надо одному
А. - Как и после любой работы.
Р. - Как и после любой работы. Кто угодно чувствует усталость, но отдыхает и завтра с новыми силами
В. - Педро хотел тебе еще кое-что подарить.
А. - Я думаю, что тебе пригодится это издание конца 19-го века "Жизнь есть сон", чтобы ты вспоминал эту встречу с Хоакином.
Р. - Большое спасибо.
А. - Не мне, ему.
В. - Педро, мы очень благодарны тебе за встречу. Это Андалусия, столько талантов у нас. Я надеюсь. мы все надеемся, что книга тебе понравится.
Р. - Жена будет очень рада. Она все-таки писательница и все такое.
В. - Это книга очень зачитанная, очень потрепанная, как видишь. Знаешь, особенно ценно, что там есть даже несколько музыкальных партитур.
Р. - Да? В пьесе, которую я видел, не было музыки.
В. - Эти партитуры, не знаю, почему они там, но книга еще ценнее от этого. Есть один человек, который тоже хочет поприсутствовать, он попросил, чтобы ему дали немного времени выступить. Он здесь.
TICO MEDINA [журналист]: Мой дорогой Рафаэль, не представляешь, какую радость я испытал однажды от оваций, которые мне достались, когда я от твоего имени получил премию Ассоциации телезрителей Телевидения Sur. Ты помнишь, что именно я получал эту премию, и не хватило только, чтобы я спел "Yo soy aquel", песню, которую я часто видел, как ты поешь, всегда необычно, всегда, отдаваясь полностью. Дорогой Рафаэль, тебе ведь еще не исполнилось десяти лет, правда? После операции. Но я вот что хочу сказать. Копаясь в своих воспоминаниях о Televisión Sur, я нашел кое-что важное и интересное: как я привел на телевидение одну девушку, которую звали Наталия, ты помнишь? Наталия стала работать у нас в некоторых программах, пела и играла на гитаре, а вскоре мне уже пришлось делать репортаж на "ABC" про то, что Рафаэль и Наталия – жених и невеста. Потом эти незабываемые фото из Венеции. Вышло так, что "АВС" и я, но прежде всего, эти фото должны были сообщить о том, во что люди просто не хотели верить. Рафаэль и Наталия… Это произвело эффект разорвавшейся бомбы! И вот ты уже создал образцовую семью, которая сделала тебя дедушкой, хоть ты и не любишь, чтобы я тебя называл дедом. Вообще-то правильно: какой же ты дедушка, если тебе еще нет десяти лет! Обнимаю и желаю счастья!
Р. - Большое спасибо! Чудесный человек! Всегда был рядом, всегда Наталии время давал на телевидении.
В. - Думаю, что кто-то из тех друзей, которые говорили сегодня, имеют возможность всегда быть рядом с тобой.
Р. - Да, он всегда рядом.
В. - Кого-то ты приобрел еще, как ты говорил
Р. - Да, много новых.
В. - Да, недавних и новых, но, надеюсь, хороших, на всю жизнь. Как, например, этот человек, который будет сейчас тебя приветствовать, наверное, вызывает у тебя особенные чувства.
DR. ENRIQUE MORENO (заведующий отделением общей хирургии больницы "12 Октября"): Я познакомился с сеньором Мартосом, с Рафаэлем Мартосом, из-за его болезни, когда он поступил в нашу больницу для консультации, после которой мы провели обследование, чтобы получить всю необходимую информацию, и это дало возможность подтвердить диагноз и сделать вывод о том, что необходима трансплантация, как это обычно и бывает в сложившихся обстоятельствах. Этот человек очень уважительно относился к врачам и ко всему медперсоналу. Он очень приятный и простой в общении. На что я хотел бы обратить внимание как врач, это то, что он сумел понять, что при его болезни требуется трансплантация. Хотел бы отметить, что когда речь идет об операции человека…все больные для нас очень важны, но когда речь идет о публичном человеке, то мало кто хочет привлекать внимание к своей болезни, показывать свою беспомощность, тем более, рассказывать о перенесенной трансплантации. В случае с сеньором Мартосом все было совершенно наоборот. Он сам попросил, чтобы мы сообщили всем о том, что произошла трансплантация. Он сам захотел, чтобы мы всем сообщили о прекрасной работе нашего здравоохранения, что является абсолютной правдой. Эта работа, а также помощь Национальной ассоциации трансплантации, которая является лучшей в мире, дали мне возможность найти донора органа. Я всегда буду помнить людей, которые мне помогли. Также очень важно то, что этот человек написал книгу о своей болезни, и эта книга стала частью экономической помощи, которую получила наша больница для своих исследований через эту публикацию. Это его делает еще большим альтруистом.
Р. - Святой Энрике.
В. - Ты называешь его святым?
Р. - Потому что он святой. В моей теперешней жизни это самый главный человек. Он и его команда, конечно, команда, которой он управляет. Для меня это - все... и он прав: к несчастью, не все. Я уж не говорю, чтоб сотрудничали, но они же отрицают вообще. И это нехорошо. Люди имеют право знать, что это существует и что лечится. Прежде всего, что можно лечить. А многие люди не то, чтобы отказываются, но просто не говорят, не комментируют и даже забывают. Да, я уверен, они вообще забывают об этом. И многие возвращаются к своим прежним привычкам. К сожалению, это так. И, естественно, результат плохой, полного выздоровления не происходит.
В. - Но все-таки надо говорить о благородстве некоторых людей, ты это делаешь, и не нужно.
Р. - Никакой я не благородный, ничего особенного. Я такой, какой есть. У меня есть свои достоинства и недостатки. Я такой. Такой, как есть. Это то, что говорил Иньяки: Рафаэль такой.
В. - Это то, что есть.
Р. - Да, это то, что есть.
В. - А сейчас, в этот самый момент, Рафаэль, что ты просишь у жизни?
Р. - Я не имею права ничего просить. Я получил уже очень много. Очень много. Я – счастливчик. Нет... не имею права просить... я ничего не попрошу... не могу... не имею права.
В. - Что, прости, что происходит? А, мы уже долго разговариваем.
Р. - Уже пора. Он показывает на часы.
В. - [обращаясь к миму] Действительно. Было хорошо, интересно? Много интересного нам рассказал Рафаэль, правда? Конечно, конечно. Большое спасибо, что ты так беспокоишься о нас. И ты прав, ты прав. Извини. А следующие 65 лет – что ты...
Р. - Собираюсь делать?
В. - Ну, да, чем хочешь заниматься?
Р. - Ну, полагаю, что я, как я уже говорил, сам для себя являюсь строгим критиком, поэтому я разберусь, что должен делать. Но пока я намереваюсь продолжать делать свое дело так хорошо, как только могу, хочу успеть везде, хочу пережить приключения – фантастические, чудесные и трудные тоже. И хочу давать наслаждение публике, потому что это – моя миссия в этой жизни. С другой стороны, хочу продолжать быть со своей обожаемой семьей и доставлять им радость.
В. - Мы тебя побеспокоим немного. Чтобы закончить программу, предлагаю перейти в то же место, откуда мы начинали. Ну, вот, мы сменили место… Надеюсь, за столом сидеть было не очень неудобно.
Р. - Прекрасно.
В. - Я хотел бы поблагодарить тебя, что бы ты ни говорил, за твое великодушие, за то, что провел с нами этот вечер, и за все то, что ты рассказал, за тот пример и чувства, которые ты нам дал сегодня. Большое спасибо.
Р. - Я не хочу быть никаким примером ни в чем. Я всего лишь рассказчик историй со сцены, и не претендую на то, чтобы быть примером или быть образцовым в чем-то. То, что есть, это то, что я люблю работать, а еще... мне нравится интервью, мне нравится, что я побывал здесь.
В. - Мне тоже очень понравилось.
Р. - Сегодня у меня был свободный день, и я его провел с пользой. Надеюсь увидеть тебя 26-го, чтобы ты понял еще что-то, что ты, возможно, еще не понял про Рафаэля-артиста.
В. - А мы ждем "Сирано"
Р. - Хорошо, но пока что публика меня будет лицезреть в других проектах. Если все состоится, если все будет хорошо, на своих местах, то вы увидите "Сирано..." 14 сентября 2011 года. Это будет в Мадриде и только там.
В. - Разреши, чтобы мим пришел попрощаться с тобой, он очень расположен к тебе. Проходи, пожалуйста... что он делает?
Р. - Он еще мне что-то несет.
В. - Что-то хорошее, наверное. Он же твой обожатель. Что это? Что-то длинное
Р. - Что же это? Что же это? Пресловутый галстук в горошек. Нет, это книга, да? Книга, чтобы что-то записывать. Книга об этой телепрограмме?
В. - Но как тебе удается все время угадывать?! Смотрите, он все отгадывает! Знать бы раньше.
Р. - Потому что мне нравится играть.
В. - Ну, ладно, хватит уже! Покажи, что там...
Р. - Спасибо. Я открою?
В. - Большое спасибо, мим. До свидания.
Р. - Спасибо.
В. - Ты так хорошо выступил и, кроме того, так заботился о нас
Р. - И предупреждал нас...
В. - Прощай. Всего хорошего.
Р. - А, для письма... Спасибо. А это, значит, книга.
В. - Все-таки интересно, этот диск, который только у тебя – титановый
Р. - Платиновый... ой, нет, урановый, урановый.
В. - Да, правда, урановый... но не обогащенный.
Р. - Что, не содержит нисколько граммов чего-то там? Это все моя звукозаписывающая компания: надо же было как-то назвать пятьдесят миллионов [примерный перевод].
В. - Да, это книга, ты правильно угадал. Она чистая, это для того, чтобы ты мог писать в ней все, что захочешь. Я знаю, что ты уже написал две книги, но еще можно воспоминания написать или для фото, все, что хочешь. И еще ручка. Надеемся, пригодится.
Р. - Большое спасибо. Ну, вот, я ухожу с великолепным интервью и с подарками. Чего еще можно желать.
В. - Мы счастливы... Но, знаешь, у меня есть сомнения, захочешь ли ты писать в этой книге, потому что уже после того, как подготовил её, я узнал, что ты любишь рисовать... Это правда?
Р. - Да, я рисую, рисую и всерьез. Рисую я, конечно, не так долго, как пою, не с самого детства, но все-таки лет с 14-15.
В. - Тебе нравится рисовать?
Р. - Да. Я рисую плохо, но рисую.
В. - Тогда вот тебе от меня лично, это тебе поможет. Да, такая жизнь...Такая программа, ты знал, что придется рисковать.
Р. - Это для рисования. Если у меня будет время, я тебе картину нарисую. Мои друзья мне всякие галстуки дарят, а я им в ответ дарю картины, чем осложняю им жизнь, потому что они должны найти им место дома.
В. - Я уверен, что они чудесные.
Р. - Нет, они... они... просто цвет. О, хорошее, хорошее, хорошее!
В. - Если тебе это нравится, тогда мне будет спокойнее.
Р. - Очень нравится!
В. - Счастливы были видеть тебя здесь.
Р. - Большое спасибо.
В. - Правда, спасибо тебе.
Р. - Тебе спасибо за твою работу! Смотри-ка, как ты беспокоишься, ты такой же, как я, ответственный очень. Ты работяга. У тебя здорово получается.
В. - Я прекрасно провел время. Правда, очень интересно.
Р. - Это для меня самая большая награда.
В. - Спасибо.
Р. - Спасибо тебе. Господа. Счастлив, что был здесь. Большое спасибо.
В. - Всего хорошего!
Р. - До свидания.
CanalSur Television de Andalucía , 18. 09.2009
Перевод Надежды
Опубликовано на сайте 31.08.2010
