II. Детство Рафаэля

 

 

 

Линарес. Куатро Каминос. Путешествия по улицам. Школа при церкви Святого Антония. Первое детское выступление. "Я не помню, я не помню…."

- Что тебе больше всего запомнилось о твоем детстве?

Рафаэль сидит перед магнитофоном, как перед психиатром. Он защищается, отчаянно хватается за тишину.

- Я не знаю, я не помню.

И Рафаэль начинает говорить о другом: о своих планах, о том, о чем сейчас мечтает, о контрактах. И вдруг говорит:

- Да, я помню улицу в Линаресе, на которой родился. Она называется Баэса № 2.

Напротив его дома, немного подальше, находилась больница. Напротив больницы было большое поле, на котором росли ярко-красные маки, и паслись черные коровы. Эти цвета ослепляли его: черный, зеленый, ярко-красный. Они пьянили его. Может быть, иногда он перелезал через забор и, молча, не двигаясь, сидел где-нибудь в тени, долго-долго смотрел, смотрел...

Вчера я слышал на его концерте во Дворце Музыки "Huapanqo Torero". Я слышал его сильный голос, видел эту полную отдачу песне, это раскрытие безмерных способностей. Может быть, произнося слова песни, рассказывая, как тот тореро ждет вечера, чтобы предстать перед быками, Рафаэль вспоминал немного о том далеком зеленом поле, алых маках, черных коровах - о своем детстве в родном городе.

Когда он возвращался в Линарес (всего дважды в жизни), он не захотел вернуться на улицу Баэса. Он не захотел встретиться ни с полем, ни с маками, ни с коровами... Потому что Рафаэль не любит возвращаться к прошлому. Оно разочаровывает, угнетает. Ему нравится действительность, о которой он мечтал, и поэтому он не захотел вернуться на ту улицу. Он не захотел повторить свои детские шаги, не захотел, усевшись на землю, смотреть, как по небу бегут облака.

Рафаэль резко переходит с одной мысли на другую:

- Ну, наиболее запомнились мне из моего детства те моменты, когда мне удавалось проскальзывать в кино.

И он рассказывает мне историю. Рафаэлю уже пять, шесть или семь лет. Он живет на улице Каролинас, между Куатро Каминос и Тетуан. Он ходит в колледж, играет, смеется и имеет кучу друзей. Ему очень нравится ходить в кино, но его экономические возможности не позволяют ему ходить так часто, как хотелось бы. Для того, чтобы осуществить это, он берется за свою первую работу. Хозяин лавки, человек толстый, добрый и симпатичный, платит ему по одной песете за день работы (Рафаэль охраняет лавку). А когда хозяин уходит искать товар или занят какими-нибудь делами, Рафаэль продает дыни. Он уверяет хозяек, что он "чистый мед", и торгуется насчет цены и веса. Перед возвращением хозяина он прячет один или два дуро, которые, если их хорошо распределить, дарят ему удовольствие посмотреть десять или двенадцать фильмов на "сказочном" экране кинотеатра "Монтиха", который тогда назывался " Palacio de las Pipas".

- Минуточку, но я всегда возвращал деньги. Так как программу меняли не чаще одного раза в неделю, я сберегал свой "заработок" и, ничего не говоря, клал его в жестянку с деньгами. А когда обвесов не было, в кино приходилось проскальзывать.

Воспоминания детства окружают его. Они приходят и уходят с одинаковой скоростью. Может, быть, потому что он очень молод, он многое позабыл, хотя это может показаться бессмыслицей. Однако, среди этих обрывочных воспоминаний выделяется одно, преобладающее, заставляющее вздрогнуть, которое в течение долгого времени было почти как кошмар. Однажды мать взяла его с собой на рынок, и по дороге они внезапно обнаружили, что деньги потеряны или же их украли. Количество доходило почти до двенадцати дуро. Судьба! Его отец зарабатывал мало, семье было трудно, и эти деньги значили много. Он пробежал улицу из конца в конец, пытаясь найти их, ища во всех щелях мостовой, во всех подъездах, он как бы хотел поднять взглядом камни улицы. Ничего, абсолютно ничего, как будто бы деньги были проглочены землей. Измученный этими поисками, он молча заплакал, и они вместе с мамой вернулись домой. Слезы катились по его лицу, ему было тоскливо, хотелось кричать людям, что они потеряли почти сто песет. И в тишине мать и сын поднялись в квартиру на улице Каролинас.

* * *

- Я ходил в колледж Сан Антонио, где была церковь, ты уже знаешь, на улице Браво Мурильо.

Он не был ни особенно способным ни дураком: обычным, не более. Это был живой смышленый мальчик с широко открытыми глазами, которые, казалось, хотели отразить каждое мгновение жизни, запечатлеть в своих зрачках все те картины, которые его окружали.

(Через некоторые время его любопытство возрастет. Он бегает по улицам, чтобы выполнить какое-нибудь поручение, и внезапно надолго останавливается перед какой-либо дверью, витриной или газетным киоском. Когда он получал какие-либо чаевые, он покупал вермут и фаршированные маслины и, усевшись за столик на улице, наблюдал за проходящими людьми. Его глаза сверкали коварством, когда он угадывал в ком-нибудь что-либо отталкивающее, а когда он видел что-либо почти совершенно его глаза сияли).

Он ходил в колледжи, кроме того, "выступал", как служка во время важных месс. Но как только он выходил из церкви Сан Антонио, он тут же терял вид прилежного мальчика. Собирались его друзья, и начиналась война между улицами Каролинос и Тициана. Какие синяки! Какие удары! Какой шум!

Рафаэль говорит, говорит, говорит непрерывно. О своих друзьях, драках, обменами марками, монетами, шариками, о своих маленьких ночных приключениях, когда с наступлением вечера он покидал свою улицу и гулял на улице Браво Мурильо, застревая перед каждой витриной, в своих спорах с мясником, когда мама посылала его за мясом. Когда его посылали за хлебом, на обратном пути он съедал приличный ломоть. Когда ему давали какую-нибудь детскую газету, в своем воображении он переживал тысячи приключений и подвигов. Он был сильно привязан к матери, которую очень любил, потому что два его старших брата находились за границей, один в Англии, другой во Франции, а младший брат, Хосе Мануэль, другая его большая привязанность, еще не появился на свет.

Много времени он проводил в церкви Сан Антонио. Почти весь день. Сначала в колледже, затем монашком на мессе, а вечером репетировал с хором. Он был солистом, первым голосом. Одетый в белое, он пел "Аве Мария", "Звездочка", "Аллилуйя". А потом, когда приходил домой, устраивал себе алтарь и повторял все слова мессы на латыни.

- И сколько продолжалась такая жизнь?
- 5 или 6 лет.

В колледже святой девы Пилар, который также находился на улице Браво Мурильо, рядом с церковью Лос Анхелес, устраивались фестивали, на которых выступали дети. Рафаэль пел, танцевал, читал стихи и даже выступал в роли клоуна. Однажды у него порвался костюмчик клоуна, точнее штанишки, и открылся весь его "Скетч". Но не в этот период родилось его артистическое призвание. Нет. Он никогда не был в театре, и даже не слушал радио. Песням его учил отец Этебан, который сейчас служит в церкви  Иисуса Мединаселли. Это были простые, наивные народные песенки. Вроде этой: "Если к твоему окошку прилетит голубка, обойдись с ней ласково, ведь это я".

Публика аплодировала и аплодировала, а потом раздавала "артистам" конфеты, а иногда даже игрушки.

- Рафаэль, а сейчас, когда ты находишься на вершине успеха и славы, ты часто ходишь в церковь?

Он отвечает не сразу.

- Это принадлежит к моей сверхличной жизни.

Но я знаю, что он ходит часто. Не в какой-то определенный день, а когда чувствует в этом необходимость. И еще я знаю, что он ничего не просит. Он входит, прячется в самом дальнем углу и улыбается. И только повторяет "спасибо, спасибо, спасибо…"

- Но наверняка ты хоть один раз просил о чем-нибудь? Разве нет?

- Да, однажды я просил отчаянно, от всей души, всеми силами моего существа.

Это было во время фестивале в Бенидорме. Сначала в одной церкви Мадрида он просил у Бога удачи. Потом в Бенидорме, в день заседания жюри, он побежал просить удачи, счастливого исхода, возможно, справедливости. Он получил первую премию за исполнение. Бог услышал его мольбу. Может быть, поэтому сейчас он не хочет просить ничего. Он все еще платит долг благодарности за ту помощь, которая была ему оказана в такой решающий момент.

* * *

Однажды, когда Рафаэль, тогда еще Рафаэль Мартос, возвращался из колледжа домой в полной решимости со своими "войсками" объявить войну улице Тициана, он стал свидетелем настоящей войны у себя дома, на улице Каролинас. Их выгоняли на улицу со всем их скарбом. Рафаэль и его родители жили с сестрой отца, на чье имя была записана квартира. Тетя Рафаэля умерла, а квартиры переходят только от родителей к детям. Еще раньше им не раз предлагали покинуть дом, но они, цеплялись за последнюю надежду, продолжали сопротивляться. До того вечера…

- Когда я пришел, даже матрац моих родителей был на улице.

Они забрали ту немногую мебель, которую имели, и отправились на поиски комнаты, где бы могли провести ту ночь.

И они нашли ее, но не где-нибудь, а в Карабанчель Альто, так далеко от его привычной жизни, от его друзей, церкви сан Антонио, от улицы Лас Каролинас, от его "врага" - улицы Тициана. Далеко от ларька с дынями, от кинотеатра "Монтиха", от камней и исписанных стен, от заборов, за которыми исчезали преследуемые коты... Позади оставалось все его недолгое детство, его первое восприятие жизни, самые дорогие воспоминания. Все оставалось там, похороненное навсегда.

- И ты никогда не возвращался?

- Нет, я не хочу возвращаться, потому что все уже совсем не такое, как я представляю себе. Наверное, стены уже выкрашенных другой цвет, появились новые лавки, может быть умер мясник и уже не продают дыни, и уже заделали дырки в заборах, через которые спасались кошки. Нет, я не хочу никогда возвращаться к прошлому, мне достаточно моих воспоминаний.

Там, в Карабанчель Альто, Рафаэль начал новый этап своей жизни. Он уже не мог ходить в колледж и быть монашком. Он должен был работать. Он уже не бегал по плохо или хорошо асфальтированным улицам. Теперь прежде, чем попасть в относительно населенный район, ему нужно было пересечь огромный пустырь. Зимой, когда шел дождь, это было почти невозможно. Вечерами, возвращаясь домой, он развлекался тем, что разбивал отражение луны в лужах. И, может быть, начинал петь.

- Рафаэль, тебя не пугает мысль, что все это было так недавно?

- Нисколько. Почему же? Тогда я тоже был счастлив… другим счастьем. Может быть, я не был так одинок... Успех приносит одиночество. В те дни у меня была куча друзей по работе, и вместе мы великолепно проводили время, особенно когда мы пили пиво и закусывали анчоусами и маслинами.

Я его понимаю. Я понимаю его, потому что почти все время нахожусь с ним. Потому что я видел, как он улыбается, переносит давку, крики, настоящий фанатизм его поклонниц. Потому что я видел, как иногда он выступает с температурой, потому что я видел, как он выступает с головной болью, когда у него болит горло или желудок.

Потому что я видел, как он ежедневно играет жизнью на сцене в самых противоположный концах земного шара. Потому что он всегда слишком отдается песне. Словно хочет умереть на сцене после одного из концертов

Он спит мало, очень мало, чрезвычайно мало.

- Тебе часто снятся сны?

- Каждую ночь

- Черно-белые или цветные?

Рафаэль смеется.

- Я мог сказать тебе, что мне снятся широкоэкранные цветные сны на пленке 80 мм, но нет, приятель, я более скромен. Я вижу сны на пленке 35 мм, на обычном экране, в черно-белом изображении, и даже иногда кабина, - и он показывает на голову, - дает нерезкое изображение.

- А что тебе обычно снится?

- То, что всегда: моя карьера. Так как я все время об этом думаю, с наступлением ночи следует продолжение. Это, как в кино: одна серия за другой.

- А в те времена, когда ты жил на улице Лас Каролинас, что тебе снилось?

Рафаэль молчит. Он в задумчивости. Но я думаю, что в те дни ему снилось, что он - смелый капитан, который выигрывает все сражения, что он - отважный летчик, который стремится все выше и выше, к самым звездам. Поэтому уверен, что Рафаэль всегда мечтал быть "личностью". Это у него в крови. Он был "личностью", когда продавал дыни, когда пел на мессе, когда дрался с мальчишками с улицы Тициана, потому что он всегда хотел быть пленником, за которого платили дорогой выкуп. Благодаря этому стремлению быть личностью, он находится сейчас в первом ряду, с присущей ему силой, которую ему дает Бог и которая заставляет его подниматься на сцену с абсолютной уверенностью, позволяет ему раскрыть свой талант, свое искусство, этот странный магнетизм, которым он владеет в совершенстве.

Если бы он когда-нибудь перестал петь, он был бы личностью в том, чему бы посвятил себя.

Он поставил бы великолепный музыкальный спектакль, открыл бы какое-нибудь дарование, написал бы книгу, занялся живописью или затерялся бы в жизни, но всегда был бы выдающейся личностью.

Его сердце, его разум, его пульс сделали его тем, чем он есть. А это дается от Бога. С этим рождаются, растут, живут, уносят с собой навсегда, оставляя позади только волну аплодисментов и оваций.

Давайте вернемся немного назад, к выступлениям Рафаэля в "Ла Галера", 10% платы за которые брал хозяин заведения. Но еще раньше был "Кола-Као" и другие конкурсы, разочарования. Столько событий за такой короткий срок! Такой короткий, что еще звучит в ушах "Если к твоему окошку прилетит голубка"...